Второй сын

– Ты видел? – То была старая уловка. Устав от расспросов Хёда, Арвин всегда говорил, что что‐нибудь «видел».

Хёда это ужасно злило – быть может, потому что сам он ничего не видел, а значит, не мог найти применения видениям, призванным сеять веру или послушание.

– Как он ее пометил? – настаивал Хёд, не отвлекаясь на предсказания Арвина.

– На ней его знак. Она принадлежит ему.

Арвин пытался его ранить. Хёд понимал это по словам, которые выбирал учитель. Арвин не лгал… он уклонялся от ответа, но его выдавало суматошное биение сердца.

– Я ухожу, учитель. Пойду на охоту. Я буду неподалеку, – сказал Хёд и взялся за посох.

– Я сказал королю, что у него есть сын… но ему все равно! – крикнул Арвин, не желая отпускать Хёда. – Он мне не поверил. Так же, как ты мне не веришь.

– Когда ты говорил с королем? – ахнул Хёд.

– Я говорил с ним на площади, когда он привел эту ведьму обратно. Я предупредил его о ней. И рассказал ему о тебе. Но он лишь расхохотался.

– Ты предупредил его о ней? – Хёд повалился обратно в кресло у постели Арвина.

– Король мне не поверил. Он безумен. Она заморочила ему мозги.

– Ох, Арвин, – вымолвил Хёд, – что ты наделал.

– Он посадил меня в колодки. Меня никто не слушал. Верховный хранитель велел мне уйти. Они нас подвели. Они всех нас подвели.

* * *

Шли месяцы. Пять месяцев. Шесть. Семь. Состояние Арвина все ухудшалось. Сегодня он мог без единой ошибки прочитать наизусть восемнадцать заклинаний Одина, но назавтра забывал даже свое имя. Все это время Гисла не давала о себе знать. Отчаяние Хёда росло. Он дошел до того, что однажды, когда у Арвина выдался хороший день, попросил его начертить руну поиска и пересказать ему, что он видит. Арвин даже не удивился, даже не стал говорить, что подобная просьба глупа, но со вздохом принялся перебирать свою длинную бороду.

– Не могу… вспомнить… руну, мой мальчик, – с сожалением, едва ли не с нежностью прошептал Арвин.

– Я начерчу руну. Мне нужно лишь, чтобы ты рассказал, что увидишь, – успокоил его Хёд.

– Но ведь меня отослали с Храмовой горы, а тебя отверг верховный хранитель.

– Знаю, учитель. Они отослали нас обоих… но я все равно знаю руны.

Арвин довольно хихикнул, радуясь словам Хёда.

– Они не заставят нас забыть то, что мы знаем, – проворчал он, не замечая, как нелепо звучали теперь его слова.

Хёд проколол себе палец и аккуратно и четко начертил на ладонях Арвина руну поиска.

– Просто… прижми руны к закрытым глазам.

– Да, да. Теперь я вспомнил.

– Найди Гислу, Арвин.

– Ты ищешь маленькую девочку из Сонгров, которую вынесло волнами на берег, – медленно произнес Арвин. Его голос звучал совсем тихо и шел откуда‐то прямо над сердцем – словно он опустил подбородок на грудь, изучая руны, которые начертил Хёд.

– Да, учитель. Ты ее помнишь?

– Я ее прогнал. Она умоляла меня оставить ее здесь. Но я испугался. Испугался, что она лишит тебя силы.

– Да, – отвечал Хёд, изо всех сил стараясь не разрыдаться.

– Мы отправили ее в храм… и теперь… путь в храм для нас закрыт.

– Но они не могут закрыть тебе глаза, учитель.

– Нет. Не могут, – со вздохом согласился Арвин и прижал ладони к векам. – Покажите мне…

– Гислу, – закончил за него Хёд, и Арвин повторил его просьбу:

– Покажите мне Гислу, – попросил он.

С этими словами он застыл, но вдруг покачнулся, и Хёд решил, что он вот-вот опустит ладони. Но Арвин замер, а с его губ сорвался шепот:

– Она там.

– Где, учитель?

– Она… на ступенях храма. Я вижу замок, и площадь, и шпили… и колонны у нее за спиной. Она поет молитву. Вокруг нее всюду стоят хранители… хранители и дочери… всюду вокруг.

Хёду отчаянно хотелось услышать голос Гислы, но он не стал перебивать Арвина и едва дышал, пока тот продолжал свой рассказ:

– Она… выросла. Она уже не беспризорное дитя… а прекрасная женщина. – В его голосе слышалась растерянность. – Когда я отвел ее в Лиок… она была так мала… сплошные кости да синие глаза. А теперь… она выросла.

– Есть у нее в утробе дитя? – Он должен был спросить. Должен был знать.

– Дитя? – ошеломленно переспросил Арвин. – Нет! Она сама ребенок.

– Нет, учитель. Нет… она выросла, помнишь? Скажи, что ты видишь теперь, не говори о том, что ты помнишь.

– Она худа… но не высока. Я вижу, как налились ее груди… но не утроба. Ее волосы заплетены и уложены золотистым венцом. Глаза подняты к небу. Такие синие глаза. На ней балахон хранителя. Балахон хранителя! – Арвин разволновался. – Все дочери одеты в балахоны хранителей. А моего Хёда не взяли в храм.

– Арвин, – напомнил Хёд, стараясь не дать ему отвлечься, но было поздно. Арвин уже уронил руки на одеяло.

– В храме живут дочери… но в Сейлоке дочерей все нет. А моего Хёда не взяли в храм.

* * *

Поздней весной, в день, обещавший скорее не дождь, а солнце, Арвин ясным голосом предложил пройтись до могилы Бронвин из Берна и поесть лесных ягод. На полпути Арвин совсем обессилел, и Хёду пришлось нести его на руках. Он усадил старика на камень, под которым покоилась его мать.

– Здесь я ее похоронил, – сказал Арвин.

– Да, знаю.

– Она была тебе хорошей матерью.

– Я мало помню.