Второе пророчество

   Очередной громовой раскат гулко прозвучал под сводом подземного зала, переплетаясь с паническими воплями его растревоженных обитателей. Картонная стенка, отгораживающая уголок Летописца не выдержала напора чьей-то бесцеремонной руки и рухнула, рассыпавшись, словно карточный домик. Испуганно моргающий и ничего не понимающий спросонья старик робко взирал на представшего перед ним человека, комкая край потертого пледа и беззвучно разевая рот. Дерзкий пришелец, ведущий себя с хозяйской непосредственностью, шагнул к дивану и схватил Силыча за грудки, обдавая жаром вонючего дыхания, несущего резкий запах псины.

   - Где они? - требовательно выдохнул мужчина, наклоняясь ниже и заглядывая старику прямо в глаза. - Куда они пошли?

   Летописец внутренне содрогнулся, сразу подметив и нечеловечески вытянутые зрачки незнакомца, и его густые каштановые волосы - длинными бакенбардами переходящие на скулы, и сильные - покрытые бурой шерстью запястья.

   - Ну? - нетерпеливо рыкнул мужчина, приставляя к виску бомжа дуло пистолета. - Ты хочешь жить, животное?

   - Я не животное! - твердо ответил Летописец, чуть запоздало догадавшись - кто именно находится перед ним, но при этом не испытывая ни капли страха, а лишь гадливость и отвращение. - Меня предупреждали о тех, кто станет преследовать королеву. Можешь меня убить, но я не скажу тебе ничего, потому что я - человек, в отличие от тебя - пес смердячий!

   Пришелец гортанно расхохотался, к ужасу Летописца - угрожающе посверкивая внезапно удлинившимися клыками. По лицу шатена прошла волна судороги, уши заострились, челюсти начали вытягиваться вперед, но усилием воли он успешно остановил едва набирающую темп трансформацию, возвращая себе прежний человеческий облик.

   - А тебя не предупреждали о плачевных последствиях встречи со мной? - иронизировал полузверь, перемещая ладонь на горло старика. - Скажи мне - куда они ушли, и я подарю тебе милость безболезненной смерти. А иначе ты быстро пожалеешь о необдуманно проявленном упорстве, ибо познаешь мучения, способные сломить и более крепких...

   - Ничего я тебе не скажу! - придушенно просипел Силыч, удивляясь собственной смелости. - Тебе ее не догнать.

   Из-за спины звероподобного шатена выступили еще трое людей, одетых в камуфляжную форму и сжимающих в руках автоматы. Они попомнили старику матрешек, настолько однотипными казались из лица - грубые и равнодушные, словно вырубленные из гранита, с узенькими лбами прирожденных, привыкших не рассуждать убийц и тяжелыми, квадратными подбородками. "Не русские", - мгновенно понял Силыч, подметив явное сходство сопровождающих шатена боевиков с пленными немцами, виденными им еще мальчишкой. Один из мордоворотов вскинул автомат к потолку и дал короткую очередь, ранее принятую стариком за громовые раскаты.

   - По бродягам стреляй! - безжалостно приказал шатен и с захолонувшим сердцем Силыч наблюдал, как автоматчики беспощадно выкашивают его не успевших разбежаться собратьев, заливая бетонный пол подвала лужами свежей, дымящейся крови.

   - Говори! - продолжал требовать пришелец, крепче сжимая пальцы. - Или...

   - Нет! - упрямо шептал старик, превозмогая разливающийся в голове звон, вызванный все нарастающим удушьем.

   - Стас! - громкий крик донесся с противоположной стороны подземелья. - Кончай эту падаль без промедления, я нашел открытую дверь. Они ушли туда..., - невидимый отсюда мужчина говорил с сильным иностранным акцентом, произнося русские слова слишком отрывисто и проглатывая мягкие согласные звуки.

   Названный Стасом мужчина чертыхнулся, умело сдавил пальцы - одним движением вывихивая Летописцу гортань, и бросил его на диван так небрежно, будто он сейчас и не человека убил вовсе, а просто раздавил никчемное, старое насекомое. Мутная слезинка вытекла из правого глаза беспомощного старика - напоминая каплю смолы, выступившую на начавшей мирроточить иконе, а полузверь ушел не оглядываясь, предоставив профессору последнее право в жизни - медленно умирать, корчиться от боли, хрипеть изуродованным горлом и захлебываться пузырящейся на губах пеной. Сытые, жестокие хищники просто обожают убивать ради собственного удовольствия, стремясь причинить безответной жертве максимальные страдания, ибо милосердие - зверям не ведомо...

   Милосердие всегда было, есть и навечно останется той наиглавнейшей прерогативой высокоорганизованного человеческого разума, единственно способной настроить нас на проявление жалости, и сподвигнуть на оказание помощи любому, попавшему в тяжелую ситуацию существу. Безвозмездная, идущая от чистого сердца потребность защитить слабого и поддержать страждущего, являющаяся истинной сутью милосердия - вот самый наглядный критерий, четко отделяющий человека от животного.