Второе кольцо силы

— Для того, чтобы измениться, чтобы реально измениться, воин должен сбросить свою человеческую форму. Иначе это будут только разговоры об изменении, как в твоем случае. Нагуаль сказал, что бесполезно полагать или надеяться, что человек может изменить свои привычки. Человек не может измениться ни на йоту, пока держится за свою человеческую форму. Как говорил Нагуаль, воин знает, что измениться он не может. Но хотя ему это прекрасно известно, он все же пытается изменить себя. Это единственное преимущество, которое воин имеет перед обыкновенным человеком. Воин не испытывает разочарования, когда пытаясь измениться, терпит неудачу.

— Но ты остаешься собой, Горда, не так ли?

— Нет. Уже нет. Единственное, что заставляет считать себя собой — это форма. Когда она уходит, ты — ничто.

— Но ведь ты все еще разговариваешь, думаешь и чувствуешь как обычно, или нет?

— Ни в коей мере. Я — новая.

Она засмеялась и крепко обняла меня, словно утешая ребенка.

— Только Элихио и я потеряли свою форму, — продолжала она. — Большой удачей было потерять ее, когда Нагуаль еще был с нами. Вам же предстоит ужасное время. Это — ваша судьба. Тот, кто потеряет ее следующим, будет пользоваться только моей поддержкой. Мне жаль его заранее.

— Что ты еще чувствовала, потеряв форму, Горда, кроме недостатка энергии?

— Нагуаль сказал, что воин без формы начинает видеть глаз. Закрывая глаза, я постоянно видела его перед собой. Это было так плохо, что я больше не могла отдыхать: глаз следовал за мной повсюду, куда бы я ни пошла. Я чуть не сошла с ума. В конце концов, видимо, я стала привыкать к нему. Сейчас я даже не замечаю его, потому что он стал частью меня.

Бесформенный воин использует этот глаз, чтобы приступить к сновидению. Если ты не имеешь формы, то тебе не нужно засыпать, чтобы делать сновидение. Глаз перед тобой всякий раз тянет тебя, когда ты хочешь отправиться.

— Где именно этот глаз. Горда?

Она закрыла глаза и провела рукой из стороны в сторону прямо перед своими глазами, очертив размер, равный ширине своего лица.

— Иногда этот глаз очень маленький, а иной раз — огромный, — продолжала она. — Когда он маленький, то сновидение бывает точным. Когда он большой, то сновидение подобно полету над горами, тогда деталей не увидишь. Я еще не делала достаточно сновидения, однако Нагуаль сказал мне, что этот глаз является моей козырной картой. Однажды, когда я стану по-настоящему бесформенной, я больше не буду видеть глаз; он станет ничем, как и я, и все же будет существовать как союзники. Нагуаль сказал, что все просеивается через нашу человеческую форму. Если мы не имеем формы, то ничто не имеет формы, но в то же время все присутствует. Тогда я не могла понять, что имелось в виду, но теперь вижу, что он был абсолютно прав. Союзники — это только присутствие, так же, как и глаз. Но сейчас этот глаз для меня все. Фактически, имея его, мне ничего больше не нужно, чтобы вызывать свое сновидение даже в состоянии бодрствования. Но пока я не смогла сделать этого. Видимо, как и ты, я немного упряма и ленива.

— Как ты выполнила полет, который показывала мне сегодня вечером?

— Нагуаль научил меня, как использовать свое тело для выделения света. Ведь мы, так или иначе, являемся им, так что я выделяла искры и свет, а они, в свою очередь, приманили линии мира. Как только я увидела одну, было легко прицепиться к ней.

— И как ты прицепилась?

— Я схватила ее.

Она сделала жест руками. Согнув пальцы наподобие когтей, она соединила запястья, образовав нечто вроде чаши с обращенными вверх скрюченными пальцами.

— Ты должен схватить линию, как ягуар, — продолжала она, — и никогда не разделять запястья. Если ты сделаешь это, то упадешь и свернешь, себе шею.

Она сделала паузу, и это заставило меня взглянуть на нее в ожидании дальнейших объяснений.

— Ты мне не веришь, не так ли? — спросила она.

Не давая мне времени на ответ, она села на корточки и вновь показала свои искры. Я был спокоен и собран и все свое нераздельное внимание сконцентрировал на ее действиях. Когда она щелкала пальцами, раскрывая их, каждое волокно ее мышц сразу же напрягалось. Это напряжение, казалось, фокусировалось на кончиках ее пальцев и проецировалось наружу как лучи света. Влага на них действительно была проводником, переносящим некоторый вид энергии, эманировавшей из ее тела.

— Как ты это делаешь, Горда? — с искренним изумлением спросил я.

— Я сама не знаю. Я просто делаю, и все. Я уже делала это много-много раз, и все же не знаю, как это у меня получается. Когда я хватаю один из этих лучей, я чувствую, как что-то тянет меня. Я и вправду ничего не делаю, только позволяю линиям, которые схватила, тянуть меня. Когда я хочу вернуться назад, то чувствую, что линии не хотят отпускать меня, и впадаю в панику. Нагуаль сказал, что это моя наихудшая черта. Я становлюсь такой перепутанной, что когда-нибудь искалечу свое тело. Но я надеюсь, что скоро стану еще более бесформенной, и тогда не буду пугаться. Так что, если я до того дня продержусь, со мной все будет в порядке.