Второе кольцо силы

— Да, мы пойдем такими, каковы мы есть. Тело — это первое внимание, внимание тоналя. Когда оно становится вторым вниманием, оно просто входит в другой мир. Прыжок в пропасть на некоторое время собрал все твое второе внимание. Но Элихио был сильнее, и его второе внимание было зафиксировано этим прыжком. Вот что случилось с ним, а он был в точности такой же, как и все мы. Однако нет способа говорить о том, где он находится. Даже сам Нагуаль не знал. Но если он где-то и находится, то он в том куполе. Или отскакивает от одного видения к другому, может быть, на протяжении целой вечности.

Ла Горда сказала, что в своем путешествии между тоналем и нагуалем я в большем масштабе подтвердил возможность того, что все наше существо становится целиком вторым вниманием. В значительно меньших масштабах это происходило когда я сегодня довел их до затерянности в мире второго внимания, а также когда она транспортировала нас на полмили, чтобы удрать от союзников. Она добавила, что Нагуаль оставил нам в качестве вызова проблему: способны ли мы развить свою волю или силу своего второго внимания, чтобы без ограничений фокусироваться на чем угодно.

Мы некоторое время молчали. Кажется, мне было пора уезжать, но я никак не мог двинуться. Мысль о судьбе Элихио парализовала меня. Очутился ли он в куполе нашей встречи или застрял в необъятности — образ его путешествия был сводящим с ума. Мне не составляло никакого труда представить это, потому что у меня был опыт моего собственного путешествия.

Другой мир, на который дон Хуан ссылался практически с момента нашей встречи, всегда был для меня метафорой, туманным способом названия некоторых искажений восприятия или, в лучшем случае, — способом говорить о неопределимых состояниях существования.

Хотя дон Хуан и заставил меня воспринимать неописуемые черты мира, я не мог рассматривать мои опыты как нечто, стоящее по ту сторону игры моего восприятия, своего рода управляемого миража, который он ухитрился заставить меня испытать или посредством психотропных растений, или путем средств, которые я не мог рационально проследить. Каждый раз, когда это случалось, я заслонялся, как щитом мыслью, что единство «меня», которого я знал, было лишь временно вытеснено. Когда это единство восстанавливалось, мир неизбежно снова становился убежищем для моего неприкосновенного рационального «я». Размах, который Ла Горда открыла своими откровениями, был ужасающим.

Она встала, стащила меня со скамейки и сказала, что я должен уехать до наступления сумерек. Все они прошли вместе со мной к моей машине, и мы попрощались.

Ла Горда дала мне последнее указание. Она сказала, что когда я вернусь, я должен ехать прямо к дому Хенаро.

— Мы не хотим тебя видеть, пока ты не будешь знать, что делать, — сказала она с лучезарной улыбкой. Но не задерживайся слишком долго.

Сестрички кивнули.

— Эти горы вряд ли позволят нам надолго остаться здесь, — сказала она и легким движением подбородка указала на зловещие обветренные холмы по ту сторону долины.

Я задал ей еще один вопрос. Я хотел знать, знает ли она, куда Нагуаль и Хенаро могли уйти после того, как завершилась наша встреча. Посмотрев на небо, она подняла руки и сделала ими неописуемый жест, чтобы показать, что этой безбрежности нет предела.