Вступление

   - Не изменилась. Я продолжаю меняться. И это больно. Не надо пока, хорошо? Про это - не надо.

   Темнота стояла, широко разводя руки, сгибая локти вокруг неровного комка света и в этом комке они сидели рядом, как опутанные светлой паутиной, и книга лежала, касаясь коленей.

   Книга лежала, раскрытая, неважно, на каком месте, опираясь обложками на смятые простыни.

   Книга лежала, раскрытая там, где пальцы девочки-змеи тронули шершавый обрез и поддели, как разделяют надвое спелый абрикос.

   Книга лежала, раскрытая и смотрела снизу на двоих черными знаками с пожелтевших страниц.

   Книга лежала, раскрытая и смотрела.

   Книга лежала.

   Книга.

  

   - Она о травах? Но я не встречал таких трав. Это местные? Растут здесь?

  - Она не о травах. Ты увидел травы, другой увидит другое. И, вернувшись, ты найдешь вместо трав что-то еще. Она о знаниях текущих и знаниях незыблемых.

  Есть знания, которые иногда теряются, перетекая из одного мира в другой. Есть люди, что идут в другие миры, разыскивая их. Для себя или для прочих. А есть знания стержневые, незыблемые. Законы, по которым живет сама жизнь. Все реальности нанизаны на них и нет мира, в котором что-то противоречит им. Если это не мир, рожденный уже мертвым. Незыблемых знаний не теряют, это все сказки, что главные знания можно потерять. Если бы мы теряли знание, как жить, то и не жили бы. Они врастают в нас, понимаешь? Сами.

   - Как трава?

   - Да.

   - Но зачем тогда книга? Если они сами?

   - Мы разные, те, кто рожден со способностью мыслить и чувствовать. Кто-то остается малым и никогда не вырастет. Малым хватает толики, крошечной. Подумать о еде, почувствовать удовольствия. Знания им не нужны, малые живут жизнь и умирают, не выходя из своего крошечного колеса. Есть и другие - побольше, но им не дано бесконечности. Каждому из таких отпущена доля знания, как сено в кормушке. Они выбирают сено из своих ясель по-разному, кто-то за день, кто-то жует его весь срок своей жизни. Но большего не дано им.

   Ноа говорила, не поднимая головы, иногда касалась пальцем черных букв и те вырастали и съеживались, слипались в непонятные сейчас Витьке слова, расходились, как мелкие щепочки на воде. Он слушал напряженно, стараясь не пропускать сказанных слов и потому слова написанные молчали, не раскрывая спрятанного в них смысла.

   Оторвав взгляд от страницы, мысленно тронул купол, раскинутый над домом и поежился, когда понял, что тот раздался в ширину и вверх, уходя на грань, до которой еле-еле он мог дотянуться. Голос Ноа медленным гонгом коснулся невидимого шатра:

  - А Книга - для бесконечных. Кто вечно растет.

  У Витька закружилась голова.

  - Бывают и такие?

   - Ты.

   - Что я?

   - Ты такой.

   Витька откачнулся от теплого плеча. Осмотрел тихую темноту, из которой точками, полосками, скобками поблескивали грани стекол, краешки фигурок и чашек, заплатки отражений.

   - Ничего себе. Значит, я не такой? Не такой, как остальные? Еще скажи - избран.

   - Есть такие, Витя, как ты. Но их меньше, чем прочих. И ты не такой как прочие.

   - Здорово... Значит, бесконечный. В каком смысле? Бессмертный, что ли?

   - Нет. Тело умрет. И если случится земная опасность, умрет раньше, чем износится.

   - А в чем же тогда бесконечность меня?

   - В росте. Ты - трава бытия. Растешь и будешь расти, пока не умрешь. И нет тебе остановок. Никогда тебе не будет покоя. Вернее, любой покой будет лишь более медленным ростом. Перед следующим трудом.

   - Так потому я услышал, как все внутри гудит? Я думал, - он кашлянул неловко, но договорил, потому что Книга смотрела на них и требовала точности, - я думал это сила во мне растет.

   - И сила тоже. Но она следствие. А твой внутренний шум и все, что ты испытываешь иногда, разное, не испытанное прежде - лишь подготовка вместилища. Знания велики и мощны, им нужно место, чтоб прорастая в тебя, заполнить и расти дальше. Через тебя. Теперь ты ничего и никогда не сделаешь для себя. А только для того огромного мира, вселенной, о которой многие думают - сказка, нет ее. И всегда будешь в самом начале, потому что путь - бесконечен.

   Согнутые колени Витьки отблескивали в неярком свете лампы. Очень осторожно он поднял руку и дотронулся до колена, накрыл. Обычное человеческое колено, вон и ссадина на нем подживает. Внутри, там, где по словам Ноа, росло вместилище знаний, затошнило. Голову стиснуло железным обручем, даже уши зачесались и он провел другой рукой по скуле. Как же? Был просто человек, а стал, кем? Тошнота была сухая и плоская, будто в желудке поставили ребром металлическую пластину. В сжатой голове внезапно забилось желание вернуться в человеческое. Отчаянно хотелось закрыть какую-то дверцу, захлопнуть со звоном, отсечь, чтоб голова стала головой, желудок - желудком, сердце - просто качало кровь, и все прочее - обычным, как у всех.

   - Кажется... Это слишком для меня.