Ковер лез в глаза черными и красными узорами. Генка запахнулся в халат и, оглядываясь на двери, пошел к стенке, наклонился к одной нише, в которой вместо глянцевых журналов углами торчала беспорядочная стопа бумаг и книжек. Потянул верхнюю тетрадь, открыл. И засмеялся от неожиданности. На клетчатых листах сидели, валялись на животе, стояли на цыпочках и бежали девочки, тонкие, с чуть намеченными лицами, и глаза то нарисованы, а то просто черточкой показано - где и куда смотрит. Держали в кулаках подолы смешных хулиганских платьишек, ели черешню из горсти, дергали за уши щенков и шептались, поглядывая на него из-под растрепанных челок. Сильные штрихи цветных фломастеров иногда процарапывали бумагу и казалось, что так и надо, будто это внезапные строчки стихов или просто фразы, оборванные, без начала и конца. Генка стоял, забыв о халате, и уже не оглядывался на дверь, а вместо шума воды слышал звуки большого города, где машины сигналят и визжат тормозами, издалека лай пса на поводке и звон колокольчика над входом в магазин. Шаги, смех, движение, обрывки музыки: покачивается ковер, сплетенный из множества звуков человеческого присутствия. Не такой, как на полу. Легкий, прозрачный, из разноцветных ниток-штрихов смешных и трогательных рисунков. Не сладких, какие любят рисовать на уроках девочки, а немножко грустных и совсем настоящих.
Стукнула дверь и он обернулся, опуская руку с тетрадью.
- Помоги, - Рита удерживала дверь ногой, а в руках громоздился поднос с чашечками и блюдечками, с нарезанными какими-то вкусностями.
- По-хорошему потом поедим, ладно? Я тебе курицу пожарю, она в маринаде уже. А это пока так, согреться.
Оставив поднос на столике, подошла к сверкающим стеклам, дернула дверцу. Внутри тонко зазвенело.
- Мы не рюмочки возьмем, а как положено, большие круглые фужеры, вот смотри, какие.
- Зачем положено?
- Не зачем, а подо что, глупый. У меня тут в секретном ящике бутылка замечательного коньяка, и папка не знает.
- У него, что ль, тиснула?
Рита повернулась с бутылкой. Подошла и поставила, утвердила в центре, среди ветчины и розеточек с салатиками. Она тоже надела халат и по плечам волосы лежали мокрыми колечками.
- Нет, Геночка. Сама купила, давно уже. Для нас с тобой.
Генка промолчал. Все вокруг, от ковра до помпезно уложенных пурпурных штор, казалось, придвинулось, окружило и стало дышать множеством ртов, в которых чистят полиролью и после поливают дезодорантом и дорогими духами. И хотелось спрятать под толстый халат единственное, что тинькало живым сердцем - тетрадку с девочками в прозрачных смешных юбках.
- Ген, я там ванну набрала тебе. Сама я уже. Пойдем, покажу и полотенце дам.
- Ага.
- Да положи пока на кресло, что ты там держишь?
Он медленно выставил перед собой тетрадь, будто защищаясь. Рита глянула, дрогнула тонкой бровью. Сказала скучным голосом:
- А-а... - повернулась и ушла в коридор. Генка положил тетрадь в кресло и пошел следом.
Сидя в ванной, он разглядывал с неловкостью и любопытством стеклянные полки и висящие на цветных крючках мочалки. Чужая семья и было так, будто смотрит в щелочку на раздетых тех, кто ему и не нужен. Пемза на шнурочке и другая в виде розового сердечка, батарея длинношеих флаконов у запотевшего зеркала. Прогнал мысль, что тут вещи, которые трогают не только Риту, а ее мать, и вот эта серая пемзина, может, батина? Стал быстро думать о том, что дома ведь тоже ванна, старая, облезлая, и в ней тоже не он один моется, но никогда и в голову не брал, как в ней же - родители. А тут, почему-то...
И было немного ужасно сидеть в большой чужой ванной - голому, под взглядами чужих не новых мочалок и полотенец, упираться копчиком в теплое дно и ощущать, как проталкивается при движениях вода между ног. Стал намыливать голову, опускал ее низко и сильно, старательно, чтоб отвлечься на движения. И когда смывал, держа гибкую змейку душа над головой, через чистую воду увидел - на большом полотенце вдоль кафельной стены - влажные темные пятна. Понял, Ритино полотенце, только что она вот тут, в этой же ванне. И все встало на свои места. Встало... А прочие мысли из головы убежали. И хорошо. Успеется еще.
Стоя на коврике босиком, протер ладонью зеркало и ею же пригладил волосы, глядя на себя, розового, с испуганными глазами. Нахмурился, чтобы изменить выражение лица, прислушиваясь, что там, в коридоре, не ходит ли бабка.
- Ты все? - спросила Рита из-за двери.
- Ага.
- Выходи тогда.
Откинул крючок и вышел, ожидая, что она там и вместе пройдут по длинному коридору, мимо кухни и еще каких-то дверей, какой дом-то оказывается, большой и богатый, а Генка и не думал особенно никогда. Но пока возился с крючком, Рита исчезла и он пошел сам, быстро ступая мохнатыми тапками и туго запахивая толстый халат.