Встретимся в Силуране!

Прежде чем взобраться по приставной лесенке на сеновал, Ферина прихватила возле поленницы топор. Затем шустро полезла наверх, довольно взвизгивая, когда поднимающийся сзади Айфер лапал ее за икры.

Как только они очутились на груде свежего ароматного сена, наемник без единого слова сгреб девицу в охапку и весьма удивился, когда она ловко вывернулась из его могучих объятия.

— Потом! — строго сказала Ферина. — Сначала помоги, раз обещал. Приколотить надо кое-что... — Она протянула Айферу три длинных гвоздя. — Я б сама, да у меня все время гвозди гнутся, не напасешься. Вот, держи топор — обухом придется...

— Ладно, — пожал плечами грайанец. — Что прибить-то надо?

Девица отодвинула тонкий слой сена в углу. Айфер присвистнул, увидев, что одна из толстых досок с одного конца почти оторвана от балки. Прочное дерево было исполосовано чем-то острым. Казалось, кто-то очень сильный пытался сверху прорваться в конюшню и почти в этом преуспел — но не пробился и в гневе изодрал доску ножом.

— Это кто ж так расстарался? — спросил Айфер, переворачивая топор обухом вниз и прилаживая первый гвоздь к доске.

— Волки, — коротко ответила девушка, тревожно глядя через маленькое окошко на край полной луны, серебрящейся над верхушками елей. — Поторопись, а то не успеем...

— Куда спешить-то? — удивился Айфер, точным ударом загнав гвоздь в дерево. — Погоня за нами, что ли?.. А как волки на сеновал залезли? Не по лестнице же!

— Жрать захотели, вот и залезли, — невесело усмехнулась Ферина. — Волки и другую дичь сыщут, лошадка нам с отцом самим нужна... Крепче забивай, чтоб самому не отодрать было!

— А уже готово, — отозвался парень, отложив топор. — Что-нибудь еще хозяюшке угодно?

— Угодно, — прошелестело у него над ухом. — Ребенка хочу от тебя, богатыря...

Айфер обернулся. Ферина Лесная Трава успела сбросить платье и теперь стояла перед ним нагая, во весь рост, странно мерцая большими зеленоватыми глазами. Айфер помотал головой. То ли причиной было выпитое вино, то ли лунный свет, обливший тело девки с постоялого двора, — но в этот миг показалась она Айферу самой прекрасной и желанной из всех женщин, каких видел наемник за свою бродячую жизнь. Но налюбоваться на эту дивную красоту парень не успел: Ферина прыгнула на него, вытянув вперед руки, обхватила за шею, повалила на сено. Они покатились в любовной схватке, странно похожей на смертельную борьбу. Внизу, в конюшне, храпела и билась испуганная лошадь. Густой, дурманящий запах сухой травы отнимал память и разум...

* * *

Пестрая компания продолжала развлекаться. Тихоня молча пристроился поближе к одному из кувшинов. Челивис задремал у огня. Пилигрим и Рифмоплет вспомнили свою ссору в темнице и от души мирились.

— «Палача» я беру назад. Считай, не говорил...

— Да уж, пожалуйста, возьми «палача» назад. Я не палач, я дурак... И не спорь — я дурак! Надо было соображать, что можно читать, а что — нет!

— Нет, ты не дурак! Ты поэт!

— А есть разница? — поинтересовался Ваастан, выглядевший заметно трезвее остальных.

— Умолкни, грубиян! — гневно ответствовал Пилигрим. — Не видишь, людям хорошо! Сегодня всем должно быть хорошо!

— Пра-авильно! — умилился Ралидж. — Всем должно быть хорошо! А наверху двое бедняг сидят... хозяин сказал! Торчат в холодной комнате! Может, даже без ужина, если денег не наскребли!

— И без вина?! — ужаснулся поэт судьбе незнакомых постояльцев.

— Без вина! — убежденно кивнул Сокол. — Эй, Тихоня, в кувшине еще булькает?.. Вот и славно. Пойду позову их к нам.

Ралидж направился к лестнице упругой и твердой походкой абсолютно трезвого человека. Поэт и Пилигрим проводили его одобрительными взглядами и вернулись к теплой беседе:

— Нет, ты не дурак! Дурак — тот властитель замка! Унтоус! Мог бы сейчас твои стихи слушать... за трапезой...

— Бедняга! — пустил слезу Рифмоплет. — Сам не знает, чего лишился! А ведь он любит — про страшное... на ночь... А сейчас как раз ночь!

— Ночь? Тогда читай! Про Полуночную деревню! Про этих... которые колдуна убили... про оборотней!

— А вам стра-ашно будет!

— А мы смелые! Эй, Тихоня, мы смелые?.. Во, гляди — кивает! А давай на спор, что не испугаемся!

— На что спорим? — деловито уточнил Рифмоплет.

— На золотой.

— Идет! Ну, держитесь у меня... такие кошмары напущу...

Поэт выпрямился, лицо его стало серьезным. Он помолчал немного, видя в этот миг то, чего не дано видеть другим, и начал медленно, горько и строго: