Встреча на подсолнуховом поле

– Мне было одиннадцать, и я не совсем понимала, что происходит, кто эти люди и почему моего отца заковывают и уводят. Мама зарыдала и бросилась к нему, но один из стражников ударил ее, и она потеряла сознание. Я… тоже тогда предпочла бы лишиться чувств, только бы не становиться свидетелем разворачивающегося в нашем светлом и уютном доме кошмара. Но сознание упорно не желало покидать меня. Поэтому… я навсегда запомнила скалившихся, подобно дикой своре псов, мужчин, которые одного моего брата убили сразу, а второго несколько стражников утащили в соседнюю комнату. Я думала, нас сейчас тоже убьют, но быстрая смерть оказалась бы привилегией тому, что с нами сделали эти люди.

Даша испуганно сжалась, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить Мирайн.

– Меня изнасиловало не меньше двадцати человек, я видела на протяжении всех четырех дней, каким мучениям подвергают мою мать и моих сестер. Видела, как моего брата, которому тогда было всего лишь семь лет, голого, покрытого гематомами и сочащимися кровью ранами, зашвырнули в гостиную и… – женщина вздрогнула, остекленевшим взглядом смотря на стекающие по стеклу окна капли. – И отрубили ему сначала ноги, а затем руки. Сделав еще разные гнусные вещи, они душили его тесьмой от портьер, после бросив умирать. Он не кричал, даже не хныкал, я бы подумала, он без сознания, но его взгляд был осмысленным, хоть уже погружался за черту жизни. Страж опрокинул меня на живот так, что я оказалась напротив истекающего кровью брата. Его взгляд… я видела, как душа уходит из него, как тускнеет радужка, как она стекленеет, подергиваясь отвратительной белесой пленкой.

Мирайн перевела взгляд, влажный от слез, выступивших в уголках глаз, на Дашу.

– Вскоре все это закончилось, сменившись градом жестоких ударов и пинков, наносимых тяжелыми коваными сапогами, что стражи наших краев носили еще долгие годы. Помню треск ломающихся костей и кровь, так много крови, что ковер, на котором я лежала, мокро хлюпал под ногами стражников. Не знаю, была ли там только моя кровь или кровь моих родных тоже. Потом я все-таки потеряла сознание: сказалось измождение и боль. Я не помнила, как умерла. Но сладкая тьма, в которой исчезли и жуткие образы истерзанных дорогих мне людей, и разрывающая, жгущая тело боль, вскоре отступила, однако слышать начала я все-таки раньше, чем видеть.

Женщина судорожно выдохнула.

– Я слышала бесплотные голоса, спорящие, доживу ли я до утра или нет, помню холодные прикосновения к своему лбу. Уже после, спустя не одну неделю, когда боль немного отступила, а раны начали заживать, я узнала, что единственная выжила. Моих сестер и маму убили и сбросили в сточную канаву за городом, там же оказалась и я. Это увидела жившая в хижине в лесу неподалеку целительница, которая не побоялась приблизиться. Она и увидела, что я все еще дышу, принесла к себе домой и упрямо пыталась вылечить, что в итоге ей все-таки удалось.

– Она была жрицей Хваара? – тихо спросила Даша.

– Да, – отстраненно кивнула Мирайн. – Я долго не помнила, что произошло, не помнила даже своего имени, но потом все рваные образы раскаленной волной затопили мое сознание. Я кричала, мне не хотелось жить, но целительница каждый раз возвращала меня, когда я пыталась себя убить. В итоге она отправилась вместе со мной в главный храм, в горы Хваара. Она была пожилой, и сказала, что хочет вернуться в привычные ей края, в свою лесную хижину, поэтому в храме она оставила меня на попечение другой женщины. Мне выделили небольшую келью, в которой я и заперлась, зарывшись под тонкое одеяло на жесткой кровати.

Женщина утерла слезы.

– Мое настоящее имя не Мирайн, а Джинна. Мирайн, что значит «волшебница», меня нарекла моя наставница в храме. Она приходила ко мне каждый день, но я упорно отказывалась с ней разговаривать и отвечать на ничего не значащие, дружеские вопросы. Тогда же я впервые встретила и Йована. Он был старше меня на три года и тогда являлся послушником одной из низших категорий, поэтому в его заботы так же входило и мытье кабинетов, келий и многих других помещений. Он все ворчал, что я сама должна прибираться в своей коморке, но при этом исправно приходил каждый день. Несколько недель я только слышала его голос, так как всегда пряталась под тонкой тканью одеяла, боясь высунуться.

За окном прокатилась новая волна грома, и дождь хлынул еще сильнее.

– Как-то Йован принес мне теплое одеяло, бросив то подле кровати. Он пытался говорить со мной, но я не отвечала и ему, а когда он застал меня за очередной попыткой свести с жизнью счеты, то без церемоний схватил за руку и выволок на улицу. Хотел показать простирающиеся у гор равнины, как он после сказал, привести меня этим потрясающим видом в чувство. Кончилось это фатально: я сорвалась в глухую истерику, а Йована высекли за самовольство. После этого я не видела его несколько дней, а когда почти окончательно уверилась, что он разозлился и больше не придет, Йован явился, притащив с собой крошечную яркую птичку с очень приятным и мелодичным голосом.