Читаем Вспоминать, чтобы помнить полностью

Все это ты, без сомнения, понимаешь, однако не одобряешь того, что я готов отправиться в подобное путешествие прямо сейчас, когда мир расколот и взялся за оружие. Ты критикуешь меня за «отчужденность», принимая ее за отчужденность равнодушного. Ты, видимо, недостаточно меня понимаешь, если можешь так думать. Та «отчужденность», которую ты осуждаешь, и вполне справедливо, на самом деле не отчужденность, а сознательный отказ смотреть правде в глаза. В этом случае человек обычно питает тщетную надежду, что участь остальных его обойдет. Важно то, что он имеет в виду именно участь, а не судьбу. В моем же случае — не важно, каким считать мое отчуждение: достойным порицания или нет, — очевидно одно: я никогда не отказывался смотреть правде в глаза. Более того, как и другие думающие люди, серьезно размышляющие о судьбах мира, я давно предвидел эту катастрофу. Помнится, в Париже ты и особенно Френкель высмеивали меня за «экстравагантную» убежденность в «смерти Западного мира». Я никогда бы не написал тех книг, которые вышли под моим именем, если бы не был полностью убежден в неизбежности конца. Я, конечно, не мог предчувствовать, в какой степени крах нашего мира отразится лично на мне, но ты, возможно, помнишь, что я часто говорил: не важно, что это будет — конец периода, или эпохи, или даже целой культуры, или цивилизации, но это не станет концом меня. Я давно уже перестал идентифицировать себя с какой-то определенной группой, или нацией, или делом, или идеологией — короче говоря, с той самой цивилизацией, которая сейчас летит на наших глазах ко всем чертям. Я хочу, чтобы ты знал: это письмо пишет не гражданин «бездушной Америки», которая наконец вызвала-таки твое презрение, а просто человек, а я никогда не хотел быть никем другим. И как один человек другому, хочу сразу же прибавить, что твоя позиция не вызывает у меня ничего, кроме восхищения. Каждый человек исполняет свою роль; говоря это, я включаю сюда и преступника, и тирана, и сумасшедшего, и злодея. К счастью или к несчастью, высокоразвитые личности составляют небольшой процент человечества — преобладающее большинство людей либо невежественны, либо обмануты, либо и то и другое. Думаю, ты согласишься, что невежество — большой грех! А то, что вызывает трагедии и почему-то всегда принимается за рок, есть, как ты сам заметил, — всего лишь инерция. Сейчас, когда разыгрывается величайшая драма, очень трудно, а для большинства людей (тех, кто всегда вынужден каким-то образом действовать) почти невозможно счесть бездействие добродетельной или мудрой позицией. У тех, кто живет при демократическом правлении, столь же небольшая свобода выбора, как и у тех, кто живет при коммунистическом или фашистском режиме. Во имя свободы людей заставляют подчиняться всем требованиям, подразумевая, что, когда мы выиграем войну (а мы только смутно осознаем, что уже воюем), к нам вернутся наши свободы — хотя на самом деле их у нас никогда не было.

Я упрямо придерживаюсь мнения, что, если свободы нет в мирное время, то ее не добьешься и с оружием в руках. Я всегда считал, что свобода — это скорее то, чего добиваешься сам, а не то, что дарует добренькое правительство. Теперь нам снова говорят, что наша свобода и независимость в опасности, — на этот раз нам угрожают свирепые монстры Гитлер и Муссолини. Тем же, у кого хватит смелости или безрассудства громко заявить о своем несогласии с такой позицией, грозит потеря и той небольшой свободы, что у них есть. Последствия несогласия с политикой диктатора или с демократическим большинством практически одинаковы. Главное — нужно идти в ногу со всеми. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: я всегда шагаю не в ногу — даже с теми, кто со мною заодно.

Ты пишешь в письме, что никогда не одобрял войны, хотя сейчас не видишь другого выхода. Правда заключается в том, что ее никто не одобряет, даже военные. И все же в короткой истории человечества были редкие периоды полного мира. Какой вывод следует из этого парадокса? Он прост и очевиден: боясь войны, человечество тем не менее никогда по-настоящему не жаждало мира. Я же искренне хочу мира, а тот разум, которым я обладаю, говорит мне, что мир никогда не обретается в борьбе. Если сделать такое заявление перед призывной комиссией, то смельчака, его произнесшего, тут же бросят в тюрьму. Подобное заявление недопустимо, если только ты не являешься квакером или членом другой религиозной секты, про которую известно, что они против убийства себе подобных. Однако, насколько тебе известно, все христианские церкви повсюду в мире включают в свои доктрины закон Моисея, гласящий: «Не убий!» Забавно, что наших христианских борцов за свободу личности очень рассердит ссылка на библейскую заповедь. Сейчас не время заниматься буквоедством, скажут они. Но разве эти простые, недвусмысленные слова можно причислить к буквоедству?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука