Вспоминать, чтобы помнить

Вот такой представляется мне семья человечества. Огромный мир движется в унисон, одним вдохновением поддерживая в себе силы. То, что любой коллектив, где бы он ни находился и как бы мал ни был, может подарить иллюзию такой возможности, означает для меня, что такое может быть и в мировом масштабе. И если театр может вдохнуть такие надежды, значит, он не мертв и даже не умирает.

Убей убийцу! Часть 1

Открытое письмо рядовому Фреду Перле *

(Написано в 1941 — не отправлено.)

* В красоте маленького цветка таится живительная сила, превосходящая мощь пулемета системы Максим. Я верю, что в пении птицы природа выражает себя с силой, перекрывающей оглушительный рокот канонады. Я верю, что над землей витает идеал — идеальное представление о Рае, который не простой продукт воображения, но конечная реальность, к которой стремится все сущее. Я верю, что образ Рая можно прозреть в солнечном свете, в красоте весны, в тишине зимнего утра. Дух Рая живет повсюду на земле, и везде слышен его глас. Мы глухи к его зову, мы забываем его, но голос вечности возносится ввысь, словно звуки мощного органа, и своей музыкой задевает потаенные струны нашей души. Из речи Р. Тагора в Токио. — Примеч. авт.

Дорогой Фред!

Это письмо я пишу в Нью-Йорке, куда меня вызвала телеграмма, сообщающая о близкой смерти отца. Это известие застало меня в Натчезе (штат Миссисипи) и, как всегда, почти без денег. Я прибыл в Нью-Йорк, опоздав на два часа. Отец умер в одиночестве в Еврейском госпитале во время сна. Уже через несколько часов набальзамированный труп, завернутый в простыню, лежал в гостиной нашего дома. На лице отца застыло выражение полной безмятежности, частично обретенное благодаря мастерству похоронных дел мастера. Когда он натягивал на тело отца шерстяное белье, привезенное мною из Греции, я впервые заглянул в твое письмо. По случайности мне одновременно доставили длинное письмо от Морикана, который все еще находится в Париже, и письмо от Даррелла из Афин. Странный момент, что и говорить, для распечатывания этих драгоценных писем, которые, должен признаться, мне пришлось читать тайком; меня дважды отрывали от чтения: один раз сотрудник похоронного бюро, который хотел знать, нашли ли мы нижнюю челюсть отцова протеза, а второй раз мать, потребовавшая, чтобы я отправился в китайскую прачечную и заставил их перестирать белую рубашку отца. Когда я вернулся, начали съезжаться друзья и родственники, и с этого времени до дня похорон у меня не было ни минуты, чтобы заняться письмами.

Сейчас я только что вернулся с кладбища, куда ездил, чтобы еще раз взглянуть на могилу. Там холодно и уныло, и цветы на могильном холмике вызывают ощущение покинутости и одиночества. Мать сказала, что и для меня рядышком приготовлено местечко, но что-то подсказывает, что мне там не лежать. У меня глубокая уверенность, что я умру на чужбине, где-нибудь в глуши и мои останки никогда не найдут. Это заставило меня вернуться к твоему письму, к той его фразе, где ты упоминаешь о моем намерении предпринять поездку по стране с тем, чтобы впоследствии написать книгу путевых очерков. Немного остановлюсь на этом, прежде чем перейти к сути твоего письма.

Думаю, ты помнишь, что всякий раз, когда заходил разговор об Америке, я говорил, что, если мне придется туда вернуться, мое пребывание на родине не затянется. А эта поездка, которую я задумал несколько лет назад, должна была стать, как я часто тебе говорил, последним «прости» родной стране. И до тебя, и до других я пытался донести мою уверенность в том, что я никогда не смогу обосноваться в Америке, что тот мир для меня безвозвратно канул в прошлое и что мысли мои обращены к Востоку. Оказавшись в Греции, я понял, что закончен и европейский период моей жизни — думаю, я писал тебе об этом. То, что я заключил договор на книгу о путешествии по Америке, не так важно. Не получи я такое предложение от издателя, путешествие все равно бы состоялось и книга была бы написана. Ты не можешь не помнить, что план книги и ее название были вчерне намечены приблизительно три года назад, еще до Мюнхенского сговора. Она должна была стать частью истории моей жизни, которую, думаю, я никогда не перестану писать. Почему для меня так важно совершить такое паломничество, я и сам толком не понимаю, но одно ясно: это не увеселительная поездка, не развлечение. У меня такое чувство, что я обязан совершить это путешествие, что оно вписано в книгу моей судьбы.