Всё начинается со лжи

— Арчибальд Денис Лей, военный врач, психиатр-эксперт, давал психологическую экспертизу агентам секретных спецслужб, описал неизлечимую патологию, которую назвали «синдром Лея», — открыла Ксения лежащий на столе ноутбук.

— Я имел в виду не это, — отмахнулся я.

Она перестала тыкать по вкладкам. На экране осталась какая-то дешёвая статейка о наследственных признаках, где смуглый мужик с дневной щетиной и сальным взглядом под заголовком «Как понять, что ваш ребёнок не от мужа?» наглядно демонстрировал признак номер три: «Ямочка на подбородке».

Я невольно потёр свой подбородок и без того давно не бритый, и ещё сильнее заросший за эти два дня. Мою ямочку под этой щетиной было почти и не видать.

Стул скрипнул, когда я повернулся от экрана к девушке.

— Владимир Олегович, как мне объяснила врач, наследовал этот синдром от матери. Но проявился он у него всего несколько месяцев назад.

— Синдром Лея? Проявился как? — покачал я головой, словно пытался вытрясти из неё всё ненужное. Да какого чёрта мне не давала покоя эта ямочка сейчас? Я с ней всю жизнь живу.

— Спазмы мышц. Нарушение координации движений, — подвинула Ксения к себе по столу тетрадку, в которую видимо записывала всё, что ей было интересно, и теперь читала с листа. — Подёргивания. Атрофия зрительного нерва. Деменция или прогрессирующее слабоумие.

— Что? Деменция?

Это слово я ведь совсем недавно слышал от Эльвиры. Когда она вдруг решила устроить мне возле своего университета какую-то странную проверку. И тоже спрашивала про нарушения координации, подё…  

— Подёргивания?! — Я ведь собственными глазами это видел. У Пашутина. — Погоди, погоди, синдром проявился, а дальше что?

— Ничего, — равнодушно пожала она плечами. — Утрата контроля над собственным телом. И… смерть.

— Нет, — не веря своим ушам, качнул я головой. — Но это же как-то лечится?

Теперь она качнула головой.

— Только корректируется какое-то время. Но это наследственное заболевание. И оно неизлечимо.

— Наследственное?! — до меня только сейчас начал доходить смысл этих страшных слов.

— Но твой ребёнок?

— У меня мальчик. Вот видите, — подала она мне лежащий там же, на столе распечатанный лист со схемой. — Если отец болен, а мать здорова, то сыновья всегда здоровы.

Но я смотрел на закрашенный наполовину рисунок девочки. «Дочь-носитель» — было написано под ним. Дочь всегда носитель.

— Но значит, Юлька… — спина покрылась холодным потом. — Она — носитель?

Господи, она же беременна!

Я потянулся за другим листком, где потомству этой «дочери-носителя» давали прогноз только на пятьдесят процентов здоровых детей. Ткнул пальцем в страшные слова: «Больной сын».

— У нас может быть… больной сын? — сглотнул я.

— Нет, — уверенно покачала головой Ксения.

— Что нет? Здесь же написано.

— Юлия Владимировна не беременна.

— Не беременна? В каком смысле? — как идиот потряс я головой.

— В самом прямом. Она вам солгала. 

«Солгала!» — резануло так, словно яркий свет ударил по глазам.

Солгала. Ямочка на подбородке…   

— На самом деле она не…

— Подожди. Стоп! — резко развернулся я к ноутбуку с плохо побритым мужиком на экране.

И заскользил глазами по строкам.

«Доминантный наследственный признак. Если ребёнок с ямочкой и отец с ямочкой — они родственники!» — утверждала статья.

Перед глазами замелькали картинки. Как кадры кино.

Когда вы были в Сочи? — В сентябре…

А нашей Матрёшке в июне…

Как первоклассник, я принялся загибать пальцы, потому что в уме посчитать никак не мог: октябрь, ноябрь, декабрь… Июнь — девятый. Девятый, мать твою! Девятый! А мы в Сочи пробыли почти весь сентябрь. Двадцать один день.

— Павел Викторович, с вами всё хорошо? — вывел меня из оцепенения голос Ксении.

— Нет, — я резко выдохнул. Отвалился к спинке стула. Схватился за голову. — То есть, да. Со мной всё хорошо.

Закрыл руками глаза.

Твою же мать! Она — моя! Моя дочь! Матрёшка!

И всё остальное вдруг стало выстраиваться, складываться в цельную картину той головоломки, которую я, наконец, сложил.

Так что на счёт отца Матрёшки? — Я его люблю. Очень…

До сих пор? — Всегда…

Это же она про меня, чёрт побери. Про меня!

Паш, у тебя в школе по математике какие были оценки?..

Я поступила с ним плохо… Солгала…

Мы опоздали на четыре года… Я — не опоздала…

— У тебя есть что-нибудь выпить? — я резко сел и открыл глаза.

— Я не знаю, если только… — обернулась Ксения.

— Сиди. Я сам возьму, — встал.

Я так часто бывал в этой квартире, что бар нашёл бы и с закрытыми глазами и во сне и даже в шоке, в котором сейчас пребывал.

Моя дочь!  

Лёд затрещал в стакане, когда я плеснул на него виски.

И напиток приятно обжёг желудок, когда проглотил его одним глотком.