Всё начинается со лжи

— Конечно, предложит.

— По-твоему Пашутин принц Малайзии что ли, чтобы бояться огласки такого банального факта, что он спал со своей домработницей и обрюхатил?

Она едва заметно дёрнулась.

— Да, слово отвратительное, — кивнул я. Отодвинув стул, сел у стола. От неубранных тарелок пахло едой. Невкусно, но мой желудок всё равно вспомнил, что пустой, и заныл. Я многозначительно вздохнул. — Ты не первая и не последняя беременная прислуга. Мы не в средние века живём. А Пашутин даже не женат, чтобы шантажировать его внебрачным ребёнком. Скорее уж окажешь ему честь, польстишь, когда во всеуслышание объявишь, что он в его возрасте ещё герой-любовник. Умеет, практикует, — усмехнулся я.

Грязная тарелка стукнула о стол, когда я отставил её подальше в сторону — терпеть эту пытку запахами было невыносимо. Смахнул в сторону крошки и опёрся локтем о стол, разглядывая девушку с нескрываемым любопытством.

— А дело вовсе не в ребёнке, — очередной раз хмыкнула она. — Я расскажу то, что он сейчас скрывает. И он точно не захочет, чтобы это стало известно.

— И что же это?

Она засмеялась. Легко. Звонко.

— Павел Викторович, я конечно, глупа, но не настолько же.

— Нет, ты далеко не глупа, Ксень, — я, конечно, слегка польстил, но посмотрел на неё с тоской. — Только понятия не имеешь во что ввязываешься. И в голове ты, конечно, нарисовала себе очень красивую картинку. Но, хочешь, я расскажу тебе как всё будет на самом деле?

Она вздёрнула подбородок и по тому как повела плечами было понятно, что уверенности в успехе у неё поубавилось. Ей страшно, боязно. Неуютно. Да и откуда уверенность? Она лезет туда, где правят совсем другие законы, а она имеет о них представление только из телевизора.

— Ты только заикнёшься Юльке, что беременна от её отца, и уже можешь заказывать некролог.

Её брови испуганно взлетели.

— Ты думаешь она допустит, чтобы кто-то претендовал на её наследство? Думаешь, охотно им поделится? Наивно веришь, что она заплатит? — я закинул ногу на ногу. — Да она спустит тебя с лестницы собственноручно. И если после этого ребёнка ты не потеряешь, то запрёт в клинике и там тебе помогут от него избавиться быстро и профессионально.

— Она не посмеет, — побледнела девушка.

— Ещё как посмеет, — усмехнулся я. — Плохо же ты её знаешь.

— А вы ей уже сказали? — нервно сглотнула она.

Я сокрушённо покачал головой.

— Ну тогда бы я здесь не сидел, правда?

— И что мне делать?

— А чего ты хочешь? Только денег?

— Это мой единственный шанс, — она сцепила руки, словно ей резко стало холодно. — Я из маленького нищего городка. Там осталась мама, пятеро братьев и сестёр. Я старшая. Все деньги я отправляю им. И я…

Я остановил её рукой.

— Не надо. Не надо мне этих слезливых историй, — скривился я. — Побереги их для передачи, на которую ты собралась идти со своим «секретом», — показал я кавычки. — Кстати, куда-нибудь уже позвонила? В ток-шоу какое-нибудь?

Она отрицательно покачала головой.

— Не дозвонилась. Оставила заявку на сайте. Но мне так и не ответили.

Я развёл руками.

— И сомневаюсь, что ответят, ты же не называла имён?

— Нет, — уверенно покачала она головой. — Павел Викторович, а вы можете мне помочь? — она буквально рухнула на ближний ко мне край дивана. — Пожалуйста! Вы же хороший человек! Я знаю.

Я усмехнулся. Вот же, воистину, наглость — второе счастье: хотеть денег и ничего кроме денег, а пытаться давить на порядочность. На жалость, честность, доброту.

 Вырваться из нищеты, конечно, сильнейший стимул. Пять младших братьев и сестёр, если они правда есть, и с которыми ей наверняка приходилось нянчится, возможно, напрочь и отбили материнский инстинкт. И Пашутин — гад, каких поискать. Но мне-то всё это зачем?

То есть я, конечно, знаю — зачем мне. А с её точки зрения я должен помочь ей ободрать Пашутина как липку за каким?.. За красивые глазки? Ради великой справедливости?

— Давай так, — устало выдохнул я.

День близился к концу, а во мне с утра из еды — только компот из кофейных зёрен да коричневый сахар, который я засыпал в рот прямо из пакетиков. Я соскучился. Я почти невыносимо мечтал обнять женщину, которую люблю, и как можно скорее. И мне бы ещё как-то умудриться выспаться — завтра трудный день. Поэтому засиживаться не собирался.

— Ты мне всё расскажешь, как есть. Если мне это будет неинтересно, обещаю: оно не выйдет за пределы этой комнаты, но помочь я тебе ничем не смогу. Если же ты меня чем-нибудь заинтересуешь, я посмотрю, что смогу сделать. Правду, Ксения! Правду!

Я бессмысленно таращился в распечатанный лист.

Буквы знакомые. Язык вроде русский. Но смысл написанного от меня ускользал.

«Результаты молекуляного-генетического анализа». «Поиск мутаций в клинически значимой части генома», — это я ещё худо-бедно разобрал. Но дальше…

Секвенирование клинического экзома. Мутация митохондриальной ДНК. Некротизирующая энцефаломиопатия. Синдром Лея.

Кто все эти люди?

— Кто такой этот Лей?