Всё, что у меня есть

Небожитель размеренно пережевывает, моргает, подхватывая пучки сена. На доске объявлений прикреплена записка про котят. Като пригрозил Ирене: «Я разделаюсь с ними, если ты от них не избавишься».

Я чувствую, как напрягаются мышцы по всему телу, обтянутому узкой майкой и брюками для верховой езды, когда прохожусь с тяжелой метлой вдоль стойл. Широкий сильный взмах — и воздушный вихрь подхватывает и кружит в медленном танце пыль, сено и соломенную труху.

Движения Като уверенные и четкие, у него сильные руки, которые заставляют лошадей подчиняться. Я становлюсь все более и более смелой, но и страшусь тоже все больше и больше. Когда я поворачиваюсь с метлой, то вдруг оказываюсь в объятиях Като, его руки скользят по моим бедрам, словно узловатые ветви дерева, я чувствую колкую щетину и теплое дыхание на шее. Едва коснувшись губами моей щеки, он тут же отстраняется, бормоча торопливое и чуть насмешливое «извини». Сильное желание поцеловать меня — я даже не успела этого понять — уступает место раскаянию, и поцелуя уже не будет. Като убирает руки и смотрит через открытую половину двери на небо, словно пытается угадать, какой будет погода. С трудом сдерживая зевок, он приоткрывает рот, обнажая огромные кривые зубы. Появляется Рагнхильд в брюках для верховой езды, она ведет под узду Табриса. Глядя на нее, точно не скажешь, сколько ей лет — она выглядит и на пятнадцать, и на шестьдесят, хотя на самом деле ей сорок два. Коротко стриженные каштановые волосы, румянец на щеках, талия перетянута узким поясом, словно разрезающим ее пополам. Из магнитофона льется музыка, я застыла с метлой в руке. Рагнхильд заводит Табриса в стойло, он разворачивается и пытается захватить пучок сена, она снимает узду, конь встряхивает головой. Рагнхильд поворачивается к Като и спрашивает, все ли в порядке.

Она ослабляет ремешки на подпруге, та скользит и повисает под животом у Табриса. Я чувствую, как занемело во рту, как будто после настоящего поцелуя. Все тело пытается понять, что произошло. Или не произошло.

— Хочешь прокатиться на Небожителе? — обращается ко мне Като.

— Не думаю, что успею, — отвечаю я, — у нас в гостях тетя.

Он наблюдает за тем, как я ставлю метлу рядом с поддоном для воды, широко улыбается, и я вижу ряд желтых кривых зубов. Рагнхильд выходит из стойла, через руку перекинуто седло.

— Я могу немного погонять его, — говорит она.

Кошка по кличке Мирамис выпрыгивает из коробки и бежит прочь, котята отзываются дружным жалобным писком. Вчера Анна Луиза захотела посмотреть, сможет ли котенок сам найти дорогу к матери, и вытащила одного на бетонный пол. Малыш жалобно пищал, медленно переставлял лапки, прижимаясь животом к полу, и поднимал хвост, обнажая нежную розовую плоть. Почти сразу рядом с котенком, громко мяукая, появилась Мирамис и, схватив серый комочек прямо за голову, потащила обратно в коробку. Я сказала Анне Луизе: «Ты что, совсем дурочка?» Кажется, что чем больше людей чувствуют неприязнь к Анне Луизе, тем она становится несносней, а она ходит как ни в чем не бывало и делает вид, что ей наплевать. Но ей, конечно, не наплевать.

На веранде вкусно пахнет блинчиками. Халвор лежит в гамаке с журналом комиксов, Кнертен скулит на привязи где-то в зарослях рододендрона. Тетя Лив со стопкой тарелок направляется к столу. Муравьиная дорожка тянется с травы через две ступеньки веранды до липкого пятна пролитого сока — вокруг темной кляксы копошатся муравьи.

Тетя Лив подходит к Халвору, выхватывает комиксы у него из рук и легонько шлепает его по лбу, Халвор пытается отвоевать журнал. Тетя постоянно твердит, что он должен читать книги — «бери пример со своей двоюродной сестры, вот, смотри, как Моника много читает». Ну да, я читаю все книги Кристин, вот сейчас принялась за очередной девчачий роман. Кнертен смотрит в мою сторону и скулит, привязь натянута как струна. Я подхожу и треплю его по холке. Ему нравится запах лошадей, он лижет мои руки.

Мама все еще лежит и не заметит, что я не приняла душ после конюшни. Я переодеваюсь в футболку и джинсовую юбку и тщательно мою руки. Мама знает, когда я опаздываю в школу, когда таскаю из шкафа шоколад, когда покупаю сладости по пути на каток, но она не знает ничего из того, что действительно имеет значение. О том, что у меня происходит в школе, как долго тянутся уроки. Что мне ужасно страшно переходить в старшую школу. Что в огромном мире так мало добра, но, в сущности, он не такое уж плохое место для жизни, и что я знаю, он — один, единственный, и другого нет и не будет. И ничего с этим не поделаешь.

Мы сидим в тени дома, ветер стих, в воздухе разливается тишина. Мама поднялась с постели, надела блузку с воротничком и короткими рукавами и голубую юбку. Тетя Лив наливает себе добавку томатного супа. У Элизы французские косички — тетя постаралась. Кнертен лежит без движения под папиным стулом.

— Где Кристин? — спрашивает папа.

— Она придет домой к четырем, — отвечает тетя Лив.

Папа смотрит на часы. Тетя Лив собирает суповые тарелки и несет их в дом.