Всё, что у меня есть

Тишина в церкви кажется наэлектризованной, ее прерывают покашливания, стук крышек скамеек и шелест буклетов. Мы сидим за спинами Элизы и ее сыновей с их подругами, Мария не отнимает руки от своего живота. Слева от меня Майкен, справа — Кристин. На обложке буклета — фотография Яна Улава; обнаженный по пояс, с густой порослью волос на груди, он сидит в катере и улыбается. Где-то сбоку на фотографии выглядывает детская ручка — снимок обрезан. С первым звуком органа в груди моей что-то щелкает, я не удивлена, приходит время дать волю слезам. Элиза поворачивается, и когда она смотрит на меня, кажется, она даже рада, что я плачу. Лицо Элизы такое спокойное, и нет ощущения, что спокойствие дается ей с большим трудом. Врожденное, непоколебимое самообладание. Кристин смотрит на меня и нежно улыбается, словно я превратилась в маленького ребенка.

Я всегда считала, что Элиза заслуживает кого-то получше, чем Ян Улав.

Но на свадьбе Стиана и Марии, после десертов, пока мы еще сидели за столиками, а все речи, к счастью, уже были произнесены, я неожиданно зашла в туалет и увидела Яна Улава за спиной у Элизы, которую тошнило, он придерживал ее голову. Элиза стояла на коленях, расставив ноги в спущенных капроновых чулках. Она не стала снимать туфли на высоких каблуках, щиколотки неуклюже вывернуты, юбка натянута так, что в разрезе трещит по шву. Ян Улав собрал ее волосы на спине. И ждал. Ни тени нетерпения, раздражения или отвращения. Просто держал волосы и подобрал локон, который выпал на лоб. Словно теперь это была его задача. Так случилось, он взял на себя заботу об Элизе. Ее спина горбилась в приступах рвоты. Рукава его рубашки были закатаны.

Мы все поднимаемся и поем «Возьми меня за руки и веди меня вперед, пока я не найду упокоение на небесах». Я плачу, вцепившись руками в спинку скамьи перед собой. У нас с Яном Улавом было не так уж много точек соприкосновения — можно пересчитать по пальцам, зато случались бессчетные трения и разногласия, и все возможные банальные мысли мелькают в моей голове: ты не можешь просто взять и вот так умереть. Я даже не попрощалась с тобой. Кристин берет меня за руку и сжимает ее.

Псалом и звуки органа пронизывают все мое тело, шум, когда люди поднимаются, высокие своды, и моя сестра — в одиночестве у выхода из церкви, три ее сына стоят закрыв лица руками — Юнас, Стиан, Сондре. Из моей груди вырывается всхлипывание. Майкен стоит прямо рядом со мной и не находит себе места, и я не знаю, что сказать, как я могу объясниться. Если бы я и знала это, я бы все равно не смогла произнести ни слова. Мы идем вслед за всеми мимо церковных скамей и выходим на улицу, к свету.

Снова пошел снег. На другой стороне церковного кладбища у каменной кладки стоит пустой грузовик с работающим двигателем, он такой грязный от выхлопных газов, что невозможно разглядеть написанное на нем название фирмы. Я получила сообщение от Ларса о том, что он приземлился в аэропорту Осло, я так и вижу его перед собой, как он проходит через такс-фри, берет с полок бутылки вина и коробочки снуса. Ларсу пятьдесят семь, мы почти ровесники. Он коренастый, но не толстый. Он работает специальным советником в Красном кресте, отвечает за развитие. Рассудительный и здравомыслящий, он умеет провести четкую границу между работой и свободным временем, почти циничный, бессердечный. Он никогда не берет работу на дом. Мы познакомились с ним в магазине, столкнулись, выбирая упаковку мяса, у которого заканчивался срок годности, и оно продавалось за полцены. «Вот когда мясо в самом соку», — сказал Ларс.

Группы людей стоят у машин, толпятся у церкви. Майкен в нескольких шагах от меня, отвернувшись от всех, шея вытянута, лицо бледное. Она моя. Я все годы наблюдала за тем, как она взрослеет, и вдруг передо мной оказывается совсем другой человек, на самом деле готовый стать самостоятельным, добросовестным, сознательным, ответственным и, может быть, слегка невротичным? Все, чего я не получила сама, и все, чего я не понимаю. Все, что не имеет ничего общего со мной и что до боли похоже. Все, что похоже на Гейра, мать Гейра и на его сестру.

Я подхожу к Майкен, улыбаюсь ей и выдыхаю: «фух». И лицо ее искажается, как тогда, когда ей было не больше двенадцати, ветер разметает пряди волос у нее по лицу, я привлекаю ее к себе и обнимаю, и тело ее мягко прижимается к моему все сильнее с каждым всхлипом, а я еще сильней сжимаю ее в объятиях. На припорошенной снегом парковке стоит Элиза, прощальные слова и полные горечи пожелания держаться, объятие за объятием без конца, все склоняются, рассаживаясь в машины, а Майкен просто стоит и плачет.

— Дружочек мой, — шепчу я ей на ухо. Какое это сладкое спокойное чувство в груди, ощущение близости, когда ты нужна, ты на своем месте. То, как она произносила «мама» на все лады все эти годы. Не отпущу тебя, пока ты не осознаешь, что я нужна тебе.