Всё, что у меня есть

Однажды мы с Толлефом сидели в пабе, я совсем недавно познакомилась с Гейром. Кайса была беременна Ингрид, родов ожидали со дня на день, я была взбудоражена и безнадежно влюблена, тогда уже прошло несколько месяцев после возвращения Руара к Анн, и мне столько всего приходилось держать в себе. Мои переживания грозились прорваться наружу, и я боялась встретиться взглядом с Толлефом, хотя мне хотелось рассказать обо всем, чтобы он утешил и дал совет, мне хотелось получить от него все, что он мог мне дать. Мне не следовало пить, но я пила. Мне очень нужно было, чтобы он понял меня и поддержал. Я хотела, чтобы Толлеф подтвердил, что влюбленность в Гейра стоит особняком в ряду прочих моих отношений. Толлеф не стал пить, сказал, ему нужно быть в форме, чтобы в любой момент сесть за руль, если у Кайсы начнутся роды, и меня это задело — возникло такое чувство, словно от меня отвернулись. Я знала, что это неразумно. Дома в своей квартире Кайса с огромным животом лежала в обнимку с маленьким Сигурдом и спала, Толлеф отвечал за них. Он позвонил Кайсе и дал ей номер телефона в пабе, где мы сидели. В тот момент своей жизни я не отвечала ни за кого и не представляла себе, что это значит — нести ответственность. Толлеф пробудил во мне страх перед тем, что меня отвергнут, и я боялась, что влюбленность в Гейра была вызвана именно им — страхом, что меня отвергнут другие. Кроме того, я испытывала потребность говорить о Руаре, анализировать и копаться в душе, а у Толлефа было ангельское терпение, он пил кофе, чай, потом уже яблочный сок. В конце концов стало понятно, кто из нас пил, а кто нет. Где-то в самой глубине души мне было необходимо верить, что Толлеф хочет меня — была бы только возможность; любая другая мысль причиняла боль.

Толлеф показывает на скамейку, проводит кожаной перчаткой, сгребая толстый слой снега, и мы садимся. У Брутуса пасть кирпичом, совершенно круглые глаза, немигающий взгляд.

— А Майкен? — спрашивает Толлеф.

— Добросовестная студентка, — говорю я. — Она пытается убить двух зайцев, изучает параллельно юриспруденцию и психологию. У нее парень с мусульманским именем, не помню каким.

— Тебя это беспокоит? — спрашивает Толлеф. Я смотрю на него и улыбаюсь, в ответ его лицо расплывается в улыбке, глаза превращаются в щелочки.

— Да нет, не беспокоит, — отвечает он за меня.

Я качаю головой, потом засовываю руки в карманы и демонстрирую шерстяное пальто.

— Смотри, — говорю я, — я очень давно искала именно такое. Тебе нравится?

— Да, — отвечает Толлеф. — Прямо по тебе.

Я чувствую, что быстро замерзаю. Небо однородного белого цвета, земля вокруг тоже белая. Толлеф замечает, что меня уже трясет.

Мы встаем.

— Ох, мое бедро, — охает Толлеф, прихрамывая, делает несколько шагов, потом походка выравнивается. Я не помню, чтобы когда-нибудь видела на лице у Кайсы макияж, разве только губную помаду по особым случаям. Тогда ее накрашенные губы так бросались в глаза, словно у ребенка, который нашел мамину помаду.

— Когда я думаю о своей жизни, она выглядит такой… трагической, — говорю я полным драматизма неестественным голосом, явно намекающим на то, каких слов я от него жду в ответ.

— Неудавшаяся жизнь, трагическая, — повторяю я все тем же тоном.

— А что в ней такого неудавшегося и трагического?

Я глубоко вдыхаю, слезы подкатывают к горлу.

— Не понимаю, — Толлеф качает головой. — У тебя есть Майкен. И ты должна ценить то, что у тебя было, даже если этого больше нет. У тебя есть я, и Нина, и сестры, и многие другие. А теперь еще у тебя есть… Ларс?

Я киваю. Да, у меня есть Ларс.

Я достаю мобильный, чтобы проверить, нет ли сообщений от него, но ничего не пришло.

В молодости у меня были разные представления о мужчине, которого я встречу и в которого влюблюсь. И который полюбит меня. Он должен хорошо выглядеть, иметь приличное образование, любить прогулки на природе и легко нравиться — моей семье и друзьям. Все это про Ларса. Он также должен быть довольно-таки, но не чересчур увлечен карьерой — примерно как Ларс.

— Не думаю, что она все время казалась тебе такой, — говорит Толлеф. — Я считаю, что у тебя всегда была богатая и наполненная смыслом жизнь.

— Которую я принимала за свою.

— Так она и была твоей, и я не думаю, что такое восприятие тобой своей жизни имеет отношение к тому, какой она была — и есть — на самом деле. И потом, человек ведь проживает жизнь вовсе не для того, чтобы получить выигрыш.

Но я боюсь, что Толлеф пытается переубедить меня в том, в чем он сам не уверен, и что он делает выводы исходя из собственного опыта — из того, что есть у него самого, чего он сам добился.

— Ты особенная, — говорит Толлеф.

Я опускаю мобильный в карман пальто и смотрю на Толлефа с мольбой во взгляде, чтобы он еще сказал о том, какая я особенная.

— Я должен познакомиться с Ларсом, — говорит Толлеф.

Я киваю.

У меня есть Майкен. В любом случае, у меня есть она. Я не должна жаловаться. Майкен — больше, чем я заслужила. Думаю, это просто удача и случайность, что я родила ребенка прежде, чем стало слишком поздно. Чистая удача.