Гейр проводит рукой вдоль рамы картины, которая точно принадлежит мне, она ему никогда не нравилась, и он собирается снять ее со стены. Теперь он наконец-то от нее избавится, и его стена снова станет голой, но он поворачивается, смотрит на меня в некотором замешательстве и снова возвращается взглядом к картине. Неужели ему нужна моя помощь или он хочет, чтобы мы снова что-то делали вместе, приподняли эту картину в четыре руки и аккуратно сняли со стены? Веранда погружается в сумерки. Я представляю себе, как произношу: «Гейр, мы
Все счастливые детства похожи друг на друга
«Былесос», — говорит Фрёйя вместо «пылесос» и «радраждает» — вместо «раздражает». «Она так радраждает», — говорит она про Майкен, когда та дразнится. Она еще произносит «ошка» и «рук» вместо «ложка» и «друг». На часах четверть седьмого, и если я встану прямо сейчас, у меня еще останется время покурить в сарае после того, как покормлю кур. Вылезать из теплой постели и оставлять там Тронда Хенрика одного каждое утро — невыносимо, словно отдираешь пластырь от раны, но эта мука сладостная, я ведь знаю, что все идет по кругу — привычные дела, вся моя теперешняя жизнь. Тронд Хенрик еще не открыл глаза, но уже обнимает меня, и на какое-то мгновение я сдаюсь со страдальческим вздохом удовольствия. Когда я проснулась, первое, о чем подумала, были куры. Беленькую совсем затравили. Каждое утро, когда я вхожу в курятник, она встречает меня, взъерошенная и потрепанная, перья у нее на спинке часто измазаны кровью. Белый цвет как снег, красный — как кровь, Фрёйя назвала ее Белоснежкой. Сигри, курочка особой норвежской породы, в последние два дня уселась высиживать яйца, хотя они не были даже оплодотворены. Когда я пытаюсь забрать яйца, она яростно клюется, приходится даже надевать перчатки, чтобы их вынуть.
В оконном проеме переливается рождественская звезда. Я намазала и завернула бутерброды, сварила кофе, заливаю простоквашей мюсли в старых разномастных мисках. Фрёйя пришлепала босиком по голому полу, я беру в ладони ее ступню, она холодная. Майкен медленно спускается по лестнице. Фрёйя рассказывает, что сегодня они будут мастерить рождественские подарки в детском саду и что Симон испортил тот, что она сделала вчера. Это был домик с ниссе, стоящим в дверях.
— Ниссе говорил «Счастливого Рождества!», — произносит Фрёйя тонким голоском.
Она стоит на стуле на коленках в красных шерстяных рейтузах и с босыми ногами, на Майкен спортивные штаны с дыркой на коленке, через дыру видно, что она не надела колготки. Нам нужно выехать из дома не позже четверти восьмого, чтобы девочкам успеть в школу и детский сад, а мне — на работу. Майкен на шесть лет старше Фрёйи. Когда мы познакомились, Фрёйя еще спала ночью в подгузниках. Мужчина и девочка жили одни в квартире, где днем с огнем не найти сырного ножа или чистых полотенец, стол в кухне заляпан жиром, а туалет — жутко грязный. И у меня появилось огромное желание позаботиться о них, окружить их домашним теплом. И еще мне хотелось, чтобы у Майкен тоже была семья. Играть в «ходилки», смотреть кино, обед вчетвером, вместе ездить в отпуск.
На улице минус семь. Я сажусь на корточки и натягиваю на ноги Фрёйе носки.
— Надень колготки, — бросаю я Майкен. — На улице очень холодно.
У нее в волосах украшение из бусинок, подружка сделала его дома у Гейра вчера — две полоски по бокам головы.
— Это было испытание терпением, — радостно сказала Майкен. Каждый день после школы она отправляется домой к Гейру и ждет там, пока я освобожусь после работы.