Всё, что у меня есть

Когда Майкен было пять или шесть лет, мы как-то возвращались домой из парка Тюсенфрюд, начинал накрапывать дождь, дворники в машине не работали. Майкен устала, наелась сладкого и пребывала в своем обычном состоянии, когда она знала, что больше не о чем беспокоиться, некуда стремиться, — пассивная, равнодушная. К ней было трудно подступиться, что-то сказать ей, заставить общаться, когда это не приносило ей никакой выгоды. Садись в машину, Майкен. Пристегни ремень. Не пачкай машину своим слэшем. В этих фразах не было причин для явного протеста или бойкота, так что она выполняла все, но нехотя и нога за ногу. Я была недовольна, Гейр тоже помрачнел, или ему было все равно. Я сидела в машине и рисовала в своем воображении картину того, как мы приедем домой с Майкен. И представила, что будет, когда Майкен отправится наконец в постель, и в этой мысли не было ничего позитивного. А потом меня внезапно пронзила мысль о том, как будет, когда Майкен уедет из дома и останемся только мы с Гейром вдвоем, и потом мне уже не хотелось думать.

Майкен раскладывает на столе блюдца, приносит клубничное варенье, сметану и сахар, снует туда-сюда — ложки, стаканы. Не стоит многого ожидать от восьмилетней девочки, которой позволили подать на стол свежеиспеченные вафли, но энергичность и целеустремленность ее движений заставляют меня думать о том, что на плечи ребенка взвалили непосильную ношу, возложили на него ответственность за наведение порядка, спасение всей семьи и она справляется, как может. Но у Майкен в голове гуляет ветер, она хочет, чтобы в ее жизни находилось место только для радости и веселья — как можно больше и желательно немедленно. Гейр протягивает ей блюдо с вафлями, Майкен берет его и торжественно несет на стол.

Мы обманываем ее, позволяя ей быть такой радостной, гармоничной и безмятежной, мы не рассказываем ей, насколько болезненно и грустно то, что происходит, и как это повлияет на ее взросление и будущее. И я думаю о том, какой была бы моя жизнь, если бы не появилась Майкен. Как ни крути, Майкен — это обуза во всех возможных смыслах, но я не могу больше представить себе жизнь без этой обузы, без всех моих способов справляться с ней и всех попыток обуздать или избежать ее. Жизнь без этой обузы — словно бездонная пропасть.

Не все идет как надо: мы не успели в магазин, он закрылся раньше из-за пасхальных праздников. Я была настроена приготовить как минимум отбивные из ягненка, а в лучшем случае — что-нибудь из мяса ягненка, если не запечь целую ногу. Гейр теперь почти никогда не готовит дома.

В морозилке так много всего, я даже не могу разглядеть, что там — упакованное в заиндевевшую пленку и фольгу. Что мы будем делать со всем этим? Со всем, что хранится в кладовке внизу, в ванной? Со всем, что меня окружает со всех сторон? Я думаю о том, что будет через полгода, где мы все будем? Когда я устроюсь на Хельгесенс гате окончательно, Майкен перейдет в четвертый класс, и я должна буду помогать ей с уроками. Предстоящие заботы и огорчения кажутся пустяками. Родительские собрания в школе одновременно с какими-то вечеринками на работе. Дырка на коленке новых джинсов Майкен.

Я достаю замороженный сверток со свиными отбивными, соскребаю лед, пока не добираюсь до замороженного мяса, снаружи какая-то белесая бахрома; сколько времени эти отбивные тут пролежали, покрытые льдом и изморозью?

Я прячу пасхальное яйцо для Майкен под диван, за корзинку со старым вязаньем — ее мне тоже нужно не забыть, когда буду собирать вещи. Отбивные с шипением оттаивают на горячей сковороде, и в запахе жареной свинины чувствуется безграничная грусть — в нем сразу и лето, и Рождество, и все годы, что я провела с Гейром. Мы собирались пойти в горы, поехать на Сицилию или Сардинию. Когда я встретила Гейра, он был загорелый и бородатый, только что вернувшийся с Сардинии с невероятной жаждой жизни и радости от всего вокруг — меня, свежих продуктов, хорошего вина, качественных соусов и интересных путешествий. Он рассказывал полные драматизма истории о том, как потерял часть пальца: он ходил в учениках на Королевском судне и упал, когда спускался по трапу с блюдом в руках. Палец оказался зажатым между острым краем блюда и стальной стеной. Абсолютно все казалось невероятно привлекательным.

Майкен отыскивает яйцо в течение каких-то двух минут.

— Это было не трудно, совсем легко, я его сразу увидела! — кричит она.

Разочарованная из-за того, что поиски так быстро закончились, что мне не нужно больше напрягаться, что я недооценила ее и что Гейр развалился, полулежа, на диване, со своими длинными праздными руками и с ничего не выражающим лицом. Никакой инициативы, воли или радости, печали или отчаяния.

— Кто-нибудь хочет попробовать? — спрашивает Майкен, крепко прижимая яйцо к животу, и Гейр протягивает к ней бесконечно длинную руку и берет одну или несколько конфеток и кладет себе в рот.