Всё, что имели...

Три года назад Леонтьев принял цех от Рябова, ушедшего на повышение, и всегда чувствовал, что Ефим Васильевич и по своей новой должности, и по-человечески был неравнодушен к инструментальщикам, а значит, и сейчас не обидел их, помещение для цеха подобрал не худшее.

— Главное, не медли с разгрузкой и учти: за малейший простой вагонов наказывают, и серьезно! — продолжал Рябов.

— Ясно. Ты мне вот что скажи: где и как размещать людей?

Помолчав, Рябов с той же горечью в голосе ответил:

— С жильем здесь, доложу я тебе, не то что плохо, а совсем скверно. Удобных квартир практически нет. Но местное начальство многое делает, обещает никого не оставить под открытым небом. Кстати, позавчера приехала Марина Храмова — наш новый комсомольский секретарь. Ей поручено заняться жильем для твоих инструментальщиков. Ну, командуй. Подброшу сюда людей, автокраны. Еще раз прошу — не медли, к вечеру следующий эшелон ожидается.

Поняв, что многодневный путь окончен, приехавшие выходили из вагонов. Настороженно оглядываясь, они переговаривались между собой, и Леонтьев замечал их подавленность, да и сам он был расстроен словами Рябова о здешней обстановке. Пожалуй, один только Никифор Сергеевич Макрушин чувствовал себя сносно. Подергивая усами и не закрываясь от холодного ветра, он хрипловато басил:

— Земля как земля, погода как погода… Были бы кости целы, а мясо нарастет.

— Андрей Антонович, обед готов, — доложил Смелянский. — Какие будут распоряжения?

— Распоряжение одно — обедать, — вместо Леонтьева ответил комиссар эшелона Конев. — Я так думаю, что порядок придется нарушить. В дороге мы в первую очередь кормили детей и мам, а сейчас пусть быстренько обедают мужики — и на разгрузку.

— Согласен, — отозвался Леонтьев. Они уже сообща наметили в пути, кто и за что отвечает, кому и какие вагоны разгружать, а значит, думалось ему, никакой задержки не будет.

В сопровождении парня и девушки вдоль эшелона ходко шагала Марина Храмова в подогнанной по осанистой фигуре шинели, перетянутой широким командирским ремнем с портупеей через плечо, в начищенных сапожках и мерлушковой шапке-кубанке, из-под которой выбивались пушистые светлые кудри.

— С благополучным прибытием, Андрей Антонович, — сказала она, подойдя к Леонтьеву. — Я имею списки ваших людей, в мое распоряжение выделены грузовые машины, так что можно развозить семьи по указанным квартирным адресам.

— Ну, Марина, лучшей вести и не придумаешь! — воскликнул обрадованный Леонтьев.

Вечером, когда вагоны и платформы опустели и по всей форме были сданы железнодорожникам, Конев забеспокоился:

— Выгрузились, а как с охраной имущества?

Леонтьев не успел сказать, что Рябов уже позаботился об этом, как послышалось:

— Эге, нашего полку прибыло!

— Дядя Вася? — удивился Конев.

— Он самый и есть, при исполнении, — солидно отозвался охранник, одетый в большущий тулуп, с винтовкой за плечами.

Дядя Вася был вечным вахтером. Никто не знал точно, сколько ему лет и когда он поступил на оружейный завод. Шутники поговаривали, что дядя Вася помнит самого Левшу, с которым у него были постоянные стычки. Из-за рассеянности и глубокой задумчивости Левша забывал в своей избенке пропуск, и дядя Вася будто бы выговаривал ему: «Ты хоть и знаменит на всю Россию-матушку, а у меня без пропуска не пройдешь…»

В молодости дядя Вася мастерил такие охотничьи ружья да с такими завитушками-узорами, что равных ему в этом деле не было. Однажды на кулачках он повредил руку, с той-то поры и утерял мастерство свое великое, с той-то поры и перешел в заводскую охрану.

— Ну, если дядя Вася на посту, значит можно спать спокойно, — сказал шутливо Леонтьев.

— Я гляжу и который вечер дивлюсь — никакой тебе светомаскировки, — будто бы самому себе молвил дядя Вася.

Новогорск поблескивал огнями. Огни обозначали короткую главную улицу, что тянулась вдоль железной дороги. Неподалеку виднелся освещенный кинотеатр с колоннами, и по горящим лампочкам на фронтоне можно было прочесть его название — «Октябрь».

— Вон, в кино люди идут, поезда с огнями ходят… Ни дать ни взять мирное время, — опять же как бы самому себе говорил дядя Вася, похлопывая от стужи рукавицами.

На следующее утро Леонтьев и Конев пришли осматривать предназначенное для инструментального цеха помещение.

— Вот это хоромина! Вот это удружил наш начальничек Рябов… Да в своем ли он уме! — горячился расстроенный Конев.

Леонтьев молча оглядывал «хоромину», искал глазами выключатель или рубильник, чтобы зажечь свет. В просторном гараже было сумрачно, в небольшие окна еле просачивалось только-только взошедшее солнце. Найдя выключатель, он щелкнул им, и под потолком загорелись пыльные лампочки. Вспыхнули, заискрились мириадами огоньков оштукатуренные стены, густо покрытые игольчато-пушистым инеем. На цементном полу там и сям валялись какие-то железки, тряпье, чернели масляные пятна, зияли продолговатые смотровые ямы, и кое-где виднелись в них старые автопокрышки. Было заметно, что отсюда недавно угнаны автомобили, а об уборке помещения бывшие хозяева не очень-то позаботились.