Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

— У нас в «Оплоте» негласный обычай, — рассказывал Захарченко: — мы меняем только тех наших пленных, которых они взяли с боем. Да, есть раненые и контуженные: мы всё это учитываем специально, и при обмене учитываем. Но если ты сам сдаёшься… Таких у нас не должно быть. И каждый об этом знает. Только с ранением или с контузией! Остальные не меняются. И второй момент — «оплотовцы» очень редко в плен попадают. Если брать статистику всех попавших в плен, то у нас — менее двадцати человек.

— А сколько всего поменяли ополченцев за два года войны?

— Почти тысячу. Но «Оплота» — меньше двадцати. И мы своих пленных в основном сами и забираем. Там человек шесть сидит по-прежнему наших, но они расцениваются той стороной как особо злостные, и они их вряд ли отпустят.

— А украинцев много в плену?

— Хотелось бы, чтобы было больше, но достаточно для того, чтобы работать на одном угольном предприятии, восстанавливать.

— Иловайск ведь пленные восстанавливали?

— Да. КПД громаднейшее. Зарплату не платишь, кормишь, никаких соцобязательств, 12-часовой рабочий день. Меняешь только пацанов-конвоиров, и пашут как заведённые.

— Есть ли какой-то установленный порядок их возвращения: они год должны отработать, или сколько там?

— До нашей победы, — сказал Захарченко; было не очень ясно, шутит он или нет.

— А всех на всех?

— «Айдар», «Азов», «Днепр» — этих ребят мы ещё подержим. Пускай хоть на дерьмо исходят. По одному мы их меняем на важных наших. Это своего рода «золотой запас» пленных. И отношение к ним не такое, как к обычным ВСУшникам — сидят не в тепле и неге, похуже… Я стараюсь не лезть в эти «пленные» дела.

История с пленными — впрочем, совсем в другом свете — всплыла ещё раз, когда Захарченко был под капельницей.