м-с РУНИ: Ну, знаешь, ведь со временем и он станет мертвым, точь-в-точь как наш бедный гэльский, что уж тут скрывать.
м-р РУНИ: О Боже!
м-с РУНИ: Ах, какой очаровательный пушистый ягненочек, хочет пососать свою маму! Эти так совсем не изменились со времен Аркадии.
м-р РУНИ: До каких пор я добрался в своем изложении?
м-с РУНИ: Ты не двигаешься ни взад, ни вперед.
м-р РУНИ: Ах да.
м-с РУНИ: И ты не вскочил и не высунулся из окна?
м-р РУНИ: Какой в этом толк?
м-с РУНИ: Крикнуть и выяснить, в чем дело.
м-р РУНИ: Меня не больно-то это интересовало. Нет, я спокойно сидел, говоря: Если этот поезд никогда больше не тронется с места, у меня не будет особых возражений. Затем постепенно — как бы это сказать — возрастающее желание — э-э — ты понимаешь — наполнило меня. Быть может, это нервы. Теперь-то я в этом уверен. Понимаешь ли, ощущение такое, будто тебя заперли.
м-с РУНИ: Да, да, и у меня так бывало.
м-р РУНИ: Если мы проторчим тут же, говорил я, то я за себя не отвечаю. Я встал и зашагал взад-вперед между сиденьями, словно животное в клетке.
м-с РУНИ: Иногда это помогает.
м-р РУНИ: После того, что мне показалось вечностью, мы просто-напросто поехали. И следующим был уже мистер Бэррел, выкрикивающий это ужасное имя. Я слез, и Джерри отвел меня в уборную, или «фир», как нынче это называют, полагаю, это от «вир, вирис». «В» переходит в «ф» по закону Гримма.
м-с РУНИ: Я припоминаю, как однажды посетила лекцию одного психического доктора из новых, я забыла, как они называются. Он рассказывал —
м-р РУНИ: Для лунатиков?
м-с РУНИ: Нет, нет, что-то в связи с нездоровым сознанием, я надеялась, он сможет пролить свет на мое давнее пристрастие к лошадиным задницам.
м-р РУНИ: Невролог.
м-с РУНИ: Нет, нет, что-то в связи с психическим расстройством, ночью я обязательно вспомню название. Помню, он рассказывал нам историю одной маленькой девочки, очень странной и очень несчастной по-своему, и как годы он безуспешно ее лечил и наконец вынужден был отказаться. Он сказал, что не смог обнаружить у нее никаких отклонений. Единственным отклонением было то, что, насколько он мог судить, девочка умирала. И она действительно умерла, вскоре после того, как он умыл руки.
м-р РУНИ: Ну? И что же здесь удивительного?
м-с РУНИ: Нет, но он что-то такое сказал и как-то так сказал, что с тех пор это нейдет у меня из головы.
м-р РУНИ: И ты ночами лежишь, не смыкая глаз, ворочаешься и все размышляешь об этом.
м-с РУНИ: Об этом и других… несчастьях.
м-р РУНИ: И ничего про твои задницы?
м-с РУНИ: И ничем таким людям не помочь!
м-р РУНИ: Каким ничем?
м-с РУНИ: Что?
м-р РУНИ: Забыл, куда стою лицом.
м-с РУНИ: Ты отвернулся вбок и наклонился над канавой.
м-р РУНИ: Тут внизу дохлая собака.
м-с РУНИ: Нет, нет, это прелые листья.
м-р РУНИ: В июне-то? В июне прелые листья?
м-с РУНИ: Да, милый, с прошлого года, и с позапрошлого, и с позапозапрошлого.
м-р РУНИ: Повтори.
м-с РУНИ: Идем, милый, не обращай внимания, мы вымокнем.