Всевидящее око фараона

В храм сходил накануне, исповедался, причастился, молебны за всех отстоял, и за здравие, и за упокой. Письмо сестре в Америку написал, Вере отстучал телеграмму, чтобы детей берегла, за него не боялась, он напишет, как только сможет.

Ну, Господи, благослови!

Грохот стоял ужасающий, кричали командиры, рвались снаряды, гремели орудия. Дым застилал глаза. «Огонь! Огонь!» «Заряжай!» Били копытами кони, орали артиллеристы, стонали раненые, шел бой. Шла война. Сорок третий год, июль. Самое страшное было уже позади. Фашисты отступали. Федор был жив.

Он пережил многое. Отступление сорок первого, чувство ужасающей беспомощности и горечи, гибель товарищей, известия с фронта об оставленных городах и селах. Он глотал слезы, но знал, верил — это не на всегда, это временно, они остановятся, развернутся, и вот тогда! Он ждал этого «тогда», ждал каждой клеточкой своего тела, напитанного ненавистью к врагам, видел во сне, грезил им наяву. И когда оно наступило, вложил всю боль, всю ненависть в каждый выпущенный им снаряд, в каждую пулю, в каждый прожитый день. Он мстил за свой город, взятый в кольцо блокады, за умирающих от голода, но не сдающихся врагу ленинградцев и за свою страну, за погибших детей и женщин, сожженных гестаповцами заживо, за разрушенные города и села. Он готов был душить врагов голыми руками, когда заканчивались снаряды, несколько раз ему и вправду довелось участвовать в рукопашной. И вот тут он как никогда был рад своему росту и силе. С каким наслаждением он убивал фашистов, забыв о жалости, человечности, сострадании! К этим зверям не могло быть жалости.

Федора дважды награждали орденом Отечественной войны и орденом Красной Звезды III степени. Вера и дети им страшно гордились. Вера в первый год войны отчаянно рвалась на фронт, счастье, что родители удержали, уговорили, что и в тылу можно пользу Родине приносить. Вера устроилась на оборонный завод, стала ударником труда и тоже орден получила. За труд.

Война стала тяжелым испытанием и для страны в целом, и для каждого ее гражданина. Федор многого насмотрелся, много похоронил товарищей, но сам был жив-здоров, даже царапины у него ни одной не было. «Око» берегло. Он это знал, оно жило возле его сердца, напитывалось его ненавистью и болью и как могло помогало. Он это чувствовал. Давало силы, защищало, хранило.

— Огонь! Заряжай!

Бой продолжался. Ад кромешный клубился на Курской дуге, полыхали земля и небо.

— Огонь!

Грохотали танки, несся с неба почти неумолчный гул.

— Огонь!