Я сделал глубокий вздох. Посмотрел в потолок, потом на него. Затем сложил руки за спиной и неспешно сделал круг по комнате.
– Я скажу вам, мистер По, во что верю. В то, что вы должны лучше следить за тем, что говорите и делаете. Как думаете, у вас получится?
Он кивнул, едва заметно.
– А пока, – сказал я, – я могу ненадолго придержать капитана Хичкока и остальных преследователей. Но если вы, мистер По, еще хоть раз солжете мне, – вылетите отсюда. Они будут в полном праве заковать вас в наручники, и я пальцем не шевельну, чтобы защитить вас. Вы поняли?
Он опять кивнул.
– Здесь нет Библии, – сказал я, обводя взглядом комнату, – поэтому вам придется обойтись без нее. Итак, «Я, Эдгар Аллан По…»
– Я, Эдгар Аллан По…
– «Торжественно клянусь говорить правду…»
– Торжественно клянусь говорить правду…
– «Да поможет мне Лэндор».
– Да поможет мне… – Его речь прервал смешок. – Да поможет мне Лэндор.
– Ну что ж, теперь можете идти, мистер По.
Он встал. Шагнул к двери и вдруг отступил на полшага назад. Его лицо залил яркий румянец, а на тонких губах начала проявляться робкая улыбка.
– Мистер Лэндор, если вы не против, можно мне остаться у вас на короткое время?
Наши взгляды встретились на секунду – правда, секунда оказалась долгой. Слишком долгой для него; он повернулся к окну и заговорил:
– У меня нет особой цели. Ничего… что как-то связано с расследованием. Я просто… я пришел, потому что ваше общество приятнее мне, чем чье-либо еще… Не считая, конечно, ее. А без нее, мне кажется, стоило бы… – Покачал головой. – Боюсь, сегодня мне не хватает слов.
У меня тоже не хватало, правда, недолго. Помню, я тогда смотрел по сторонам, везде, только не на него.
– Что ж, если хотите остаться, – сказал я, – оставайтесь. В последнее время мне тоже недостает общества. Может… – Я уже доставал свою скудную наличность из-под кровати. – Может, организуете нам капельку мононгахилы[101]?
Этого нельзя было не заметить – надежды, вспыхнувшей в его глазах. Как, вероятно, и в моих. Мы оба нуждались в том, чтобы притупить неприятные ощущения в больных местах.
Вот так мы перебрались на следующий уровень близости: в пара́х виски. Мы выпивали каждый раз, когда По приходил, а в ту первую неделю он приходил каждый вечер. Выбирался из Южных казарм, прокрадывался через Равнину к моей гостинице. Маршрут мог меняться, но когда По оказывался в моем номере, ритуал оставался прежним. Он стучал – один раз – затем неспешно, будто огромный валун, толкал дверь. А у меня его уже ждал наполненный стакан. Он садился – иногда на пол, – и мы начинали разговаривать.
Разговаривали по многу часов. И почти никогда, должен отметить, – о расследовании. Наши разговоры могли принять любое направление, и в любой их момент мог начаться спор. Недостойно ли поступил Эндрю Джексон, когда во время давней дуэли с Дикинсоном выстрелил второй раз после осечки? По сказал «да»; я принял сторону Джексона. А тот адъютант Наполеона, который покончил с собой, потому что его не продвигали по службе? По сказал, что он поступил благородно; я высказал мнение, что он был ослом. Какой цвет больше всего идет брюнеткам? Я – красный. По – фиалковый. (Он никогда бы не сказал просто «фиолетовый».) Мы спорили о том, кто более злобен, ирокезы или навахо, и о том, в чем миссис Дрейк проявила себя лучше всего – в трагедии или в комедии, и о том, какой инструмент выразительнее – пианино или клавесин.
Однажды вечером мне пришлось защищать свое утверждение об отсутствии у меня души. Я не подозревал, что моя позиция именно такова, пока не заявил об этом, однако так случается, когда двое мужчин уговаривают тьму заключить перемирие: они держатся одной линии и идут по этому пути до конца. Вот я и сказал По, что все мы – просто клубок атомов, которые бьются друг о друга, отскакивая и устремляясь навстречу, а в конце останавливаясь. Ничего больше.
Он выдвигал множество метафизических доказательств, возражая мне. Ни одно из них не произвело на меня впечатления. Наконец, доведенный до отчаяния, По начал размахивать руками.
– Все это есть, уверяю вас! Ваша душа, ваша
И тогда он предупредил меня, что однажды она восстанет и встретится со мной лицом к лицу, и я пойму свою ошибку, но будет слишком поздно!
В общем, По мог продолжать так часами. Но от мононгахилы наши языки заплетались. Под действием холодного огня виски я временами выбрасывал из головы все мысли и с некоторым облегчением слушал рассуждения По; Красота и Истина, смешение категорий, «Этюды о природе» Сен-Пьера – о, у меня даже сейчас начинает стучать в голове, когда я думаю об этом; но тогда эти рассуждения пролетали через меня, как зефир[103].