Всевидящее око

– Сильно переоценен, – бесстрастным тоном произнес По. – Если б Америка действительно была республикой искусств, мистер Ирвинг считался бы всего лишь глубоким захолустьем.

Вот тут он перегнул палку. В этих краях Ирвинга боготворили. Более того, он был веселым собутыльником Говернора Кембла. Даже не зная этого, нельзя было не заметить (если ты не По), как все головы повернулись в сторону хозяина, желая понять, нужно обижаться или нет. Кембл так и не поднял глаз – он предоставил сделать за него всю работу издателю «Нью-Йорк миррор».

– Лейтенант, – сказал издатель, – я опасаюсь, что вы сильно оскорбили нашего щедрого хозяина, с такой легкостью разбрасывая злобу во все стороны. Неужели нет ни одного литературного светоча, которого вы читали бы с удовольствием?

– Есть один. – Тут он сделал паузу. Вгляделся в лица, словно желая убедиться, что они достойны. Затем, прищурившись и для пущего эффекта понизив голос, сказал: – Полагаю, вы не слышали о… По?

– По? – вскричала миссис Кропси, как глухая старуха. – Вы сказали, По?

– Из балтиморских По, – ответил он.

В общем, никто не знал ни о По, ни о балтиморских По. Что наполнило нашего лейтенанта глубокой и мрачной грустью.

– Как же так? – удивился он. – Ах, друзья мои, я не пророк, но могу предсказать, что со временем вы обязательно о нем узнаете. Конечно, сам я с ним не встречался, однако мне говорили, что он потомок древнего рода франкских вождей. Как и я, – добавил он, скромно склонив голову.

– А он поэт? – спросил плотник.

– Называть его просто поэтом, на мой взгляд, все равно что называть Мильтона торговцем скверными виршами. О, он молод, этот По, в этом нет сомнения. Виноградная лоза его гения еще не дала самых спелых плодов, но ее урожая достаточно для самого изысканного вкуса.

– Мистер Кембл! – воскликнула миссис Кропси. – Где вы отыскали этого очаровательного солдата? Я впервые встречаю в вашей стране человека, который не слабоумен и явно не безумен.

Ее заявление зависло над Кемблом, которого насмешки над Ирвингом задели глубже, чем кому-то могло показаться. Полным негодования тоном он выразил свою уверенность в том, что мисс Марквиз несет ответственность за лейтенанта.

– Действительно! – громко произнесла Лея Марквиз со своего конца стола. – Лейтенант Рене – давний боевой товарищ моего отца. Они плечом к плечу обороняли Огденсберг.

Ропот, поднявшийся над столом, ударился о миссис Кропси, которая нахмурилась и сказала:

– Лейтенант, вы слишком молоды для того, чтобы участвовать в войне двенадцатого года.

По улыбнулся ей.

– В то время я был практически garçon[123], мадам. И сражался вместе со своим приемным отцом, лейтенантом Балтазаром Ле Рене. Моя мать, да, пыталась удержать меня дома, но я сказал: «Тьфу! Не желаю оставаться с женщинами, когда вокруг идет сражение». – Он поднял глаза к люстре. – Таким образом, друзья мои, я исполнял свой служебный долг, когда отца сразило ядро, угодившее ему в грудь. Именно я подхватил его, когда он начал падать. Именно я уложил его на землю, которая слишком скоро разверзлась, чтобы стать его могилой. Именно я, склонившись над ним, услышал, как он шепчет последние слова: «Il faut combattre, mon fils. Toujours combattre…»[124] – Он глубоко вздохнул. – В тот момент я понял, какова моя судьба. Стать таким же отважным солдатом, как он. Стать офицером армии Колумбии, сражаться за землю, которая стала… для меня… второй родиной.

Он спрятал лицо в ладонях, и над столом воцарилась тишина. Гости Кембла восприняли эту сказку, как оброненный носовой платок, и, подняв его, гадали, сохранить или вернуть.

– И я рыдаю каждый раз, когда думаю об этом, – добавила Лея.

Сейчас она не рыдала, но все же склонила чашу весов в пользу По. Сочинительница гимнов смахнула что-то со своих глаз, художник откашлялся, а директриса из Ньюбурга так расчувствовалась, что на секунду или две задержала руку на руке плотника, сидевшего рядом с ней.

– Что ж, – угрюмо сказал Кембл. – Ваша карьера… оказывает величайшее из возможных почтений… памяти вашего отца. И принявшей вас стране. – Справившись с собой, он преодолел содрогание и сказал: – Позвольте поднять за вас тост, сэр.

Взметнулись бокалы. На лицах появились улыбки. Все чокнулись, послышались «ваше здоровье» и «хорошо сказано, Кембл», и я увидел, как нежные щеки лейтенанта Ле Рене заливает пунцовый румянец.