Всемирный следопыт, 1931 №05 цвет

Мы лежали под одним одеялом и разговаривали до самого рассвета. Он рассказал мне, что раньше здесь жили русские казаки. Они появились сюда внезапно, построили крепость, захватили у юкагиров женщин и девушек и сказали, что те смогут вернуть их себе обратно, если принесут за женщину сто сороков, а за девушку пятьдесят сороков соболей. Тогда юкагиры стали драться, но были побеждены, так как казаки убивали их, стреляя огнем из «куку-дейе», т. е. из «дьявольского лука». Поневоле пришлось охотиться на соболей в течение многих лет, чтобы выкупить себе жену, дочь или сестру. Но многих не удалось вернуть, так как «мохнатые люди» сами на них поженились или увезли куда-нибудь и продали.

После этого в край пришли якуты и много русских. Они возили хлеб и купеческие товары из Якутска, а потом и из Охотска, через верховья реки Индигирки, через Кыхылбалыктах. Все это пространство представляет из себя сплошную «недоделанную» землю. Горы, тайга и болота здесь густо перемешались между собою… Летом вся поверхность бывает похожа на грязное месиво, на яму, наполненную черной жижей, где легко утонуть… К этому надо еще прибавить тучи комаров, заживо заедающих людей и животных…

Три тысячи верст приходилось покрывать в течение всего лета, т. е. за три-четыре месяца. Чтобы перебросить груз в тысячу пудов, требовалось 300 лошадей и 60 людей. Это страшно удорожало цену перебрасываемых товаров. Потом, когда местное туземное на селение познакомилось с русскими товарами, с водкой и табаком, и когда из Якутска в край было переброшено много чиновников, полицейских, купцов и попов, потребность в товарах увеличилась. Но перебросить свыше 4000 пудов груза по непроходимым дорогам было свыше человеческих сил.

В это время предприимчивые купцы и чиновники, гонимые колониальной политикой самодержавия и интересами личной наживы, узнают, что «юкагерки» и «ламутки» верховьев Колымы ездят на побережье Охотского моря ловить рыбу и покупать товары. Дальнейшая проверка этих слухов привела к открытию тракта Сеймчан-Ола. Этот путь оказался удачным, так как в селение Ола приходили суда из Владивостока (раньше из Порт Артура) по 2–3 раза в лето. А до верховьев Колымы — за 1000 верст — легко было перебросить десяток тысяч пудов груза на ламутских оленях, а затем из местности Сеймчан сплавлять их вниз по Колыме на плотах. Это «открытие» и привело к «закрытию» Оймяконского тракта.

Не так давно, в 1911–1912 году, был открыт морской путь, ведущий в устье р. Колымы прямо из Владивостока (через Берингов пролив), который почти вдвое удешевлял стоимость переброски товаров и вдвое увеличивал количество перебрасываемых грузоа, доведя их до 23–24 тыс. пуд. за рейс. Два-три удачных рейса парохода, и слава закрепилась за этим путем. После этого «закрылся» нашумевший Сеймчано-Ольский тракт.

3

Но оказалось, что радоваться этому было преждевременно.

Начиная с третьего года после открытия нового пути, пароход «Ставрополь» по дороге к устью р. Колымы был затерт льдами. Через год он опять не дошел до устья Колымы, а после революции 1917 года и вовсе перестал ходить. Местное население вынуждено было голодать.

— Что мы только не делали тогда, — вздыхает Атыляхан. — Особенно страшно было бывало в 40–50 градусные морозы добывать огонь, высекая искру камень о камень, или натирая дерево о дерево… А курить… Запас рыбы кончился, скота нет, оленей нет, охотиться — нет пороху, что делать во время долгих зимних месяцев. — Вот и курим — тогда. Все-таки терзания голода забываются на некоторое время.

— А что вы курили?

— Мы курили грибы мухомор, смешанный с заквашенным медвежьим калом. Тогда лучше бывает, ибо если курить один мухомор, то десна распухает, сильное головокружение бывает, а потом рвота. Думаешь, что вот-вот кишки вылезут через рот.

— А пили что?

— Пили отвар из шиповника или черных грибов, растущих на стволах березы.

— Вот скажи, Атыля, в такие годы как в живых остаетесь?

— Мы… не все. Многие умирают. Страшно рассказывать.

Атыля прислушивается к безмолвной, как бы застывшей реке и притаившемуся лесу и тихо, как бы боясь потревожить их покой, продолжает:

— Мы кочевали тогда по реке Ясачной, целым родом. По соседству кочевал другой род… Лето мы провели вместе. Промысел рыбы был неважный — не было сетей и неводов. Началась осень. Надо было идти на охоту — на лосей, на оленей, на белку, но не было пороха. Якуты сказывали, что пароход опять застрял во льдах… Делать было нечего. Сидели… Ставили ловушки на зайцев, но не попадались — все снегом заметало. Зима пришла, голод начался… И чем сидя умирать, укочевали мы вверх по реке: может быть попадется какая-нибудь живность. Было у нас пять собак — всех съели. Ели старые ремни, старые кожаные сапоги. Сначала их подмачивали, потом жарили на огне, а когда они начинали пахнуть горелым, — мелко крошили в воду и варили. Потом клали туда листья и почки от ивы, или кору лиственницы — заболонь. Получалась каша.