Всемирный следопыт, 1927 № 09

Не знаю, чье это было решение, но вскоре мы пошли в открытое море. Фонарь погас, и мы шли в темноте. Волны бросали шхуну из стороны в сторону. Нос, на котором стоял я, то взлетал кверху, то стремительно нырял, точно не собираясь появиться на поверхности воды. Море ревело, ветер нес клочья пены.

За кормой виднелся свет феодосийского маяка.

Было темно. Я не видел, что делалось на корме. Как-то мне показалось, что я слышу звук револьверного выстрела, но это могло быть хлопанье полоскавшего паруса. Неожиданно на меня бегу налетел татарин. Мы оба упали, волна перекатилась через наши тела, больно ударила меня обо что-то твердое, я вскочил и увидел, что свет маяка медленно ползет по правому борту. Мы поворачивали.

Изредка ко мне доносились крики, внезапно появлялись фигуры татар, управлявших парусами… Потом внезапный сильный толчок, точно мы налетели на риф… Я упал, ударился головой об угол рубки и потерял сознание…

Когда я очнулся, светало.

Восток стал алым, над морем реяла утренняя мгла. Шхуна лежала, сильно накренившись, у самого пляжа. По рейду шла сильная зыбь — остаток пронесшейся бури. Шхуна мерно скрипела, твердо засев в прибрежном песке.

— Ну, как? — спросил Быстров, прикладывая к моей голове мокрое полотенце.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Здорово ударился?

— Да…

Голова у меня была тяжелая, точно каменная.

— А где же татары? — спросил я.

Быстров улыбнулся краешком губ.

— Готовы.

— Как?

— Забрали голубчиков.

— Почему?

— Арбузы подвели их — с начинкой оказались, да еще какой!.. Должно быть, ты во всю жизнь таких арбузов не видел.

Он взял арбуз и открыл его. Арбуз был аккуратно сделан из дерева, а внутри лежали коробочки с пудрой.

— Как же ты догадался? — спросил я, разглядывая деревянный арбуз…

— Очень просто. Пока они дрейфовали и, как черти, носились по шхуне, забыв о нас, я полез в трюм, груз ковырнул и нашел среди настоящих вот эти арбузы. Татары меня в трюме поймали, пришлось отстреливаться, а потом я заставил их на берег выброситься. Вот и все. Конечно, как я и думал, это работа Сейфи.

_{Быстров взял арбуз и открыл его. Арбуз был сделан из дерева, а внутри лежали коробочки о пудрой.}

— Сейфи?

— А кто же еще такую штуку придумает?

Подошел катер, и нас увезли на берег.

Солнце встало над горизонтом. Феодосия оживала. На берегу появились первые купальщики, с интересом разглядывавшие лежавшую на боку шхуну.

В порту уже визжали лебедки и далеко неслось грузчицкое: «Майна! Вира!..».

Утро было ясное, солнечное. Зыбь утихла.

Мы пили холодный нарзан у вокзала, поджидая автобуса. Мимо двигались шумной толпой курортники, с недоумением взглядывая на мою, обмотанную полотенцем, голову. Пекло солнце, и только доносившееся до нас ворчание моря напоминало о бурной ночи…

КРЫМСКИЕ СИЛУЭТЫ

Путевые очерки Э. Л. Миндлина

Пять необыкновенных секунд

Часы показывали без двадцати минут час. До Судака — цели моего путешествия — оставалось километров десять по разбитому шоссе, то стремительно опускавшемуся вниз, то круто поднимавшемуся вверх. Нечего было и думать попасть в Судак раньше трех часов пополудни. Но в три — это слишком поздно. Серьезная причина требовала моего присутствия в Судаке не позднее чем в два часа дня, и я о досадой оглядывал пустынный залив Нового Света.

Залив замыкался на западе далеко вдающимся в море, голым, малоприветливым мысом. Издали виднелась огромная, обветренная скала, нависшая над входом в живописную бунту. В скале черными пятными темнели глубокие гроты. Подъехав на лодке к одному из них, легко разглядеть высеченный в камне просторный зал, открытый с одной стороны. В глубине его — каменная эстрада с остатками мраморных украшений. А по стенам — гранитные полочки, на одной из которых я отыскал горлышко винной бутылки. К гротам вела искусственно выбитая по краю скалы тропа, огражденная со стороны моря стеной, сложенной из акмонайского камня. От грота каменная тропа приводила на песчаный берег залива. Отсюда кверху поднималась запущенная кипарисовая аллея, местами прерывавшаяся и открывавшая то направо, то налево подземные ходы, отделанные гранитом и мрамором. В конце аллеи — сожженная солнцем, желтела большая поляна, обсаженная тополями.

Посредине поляны возвышалось причудливой формы, непохожее на человеческое жилье здание. Четыре башни по краям правильного четырехугольника соединялись между со бой длинной стеной с готическими окнами.

Здание строилось когда-то с претензией на средневековый замок, хотя едва ли было приспособлено для жилья. Внутри оно образовывало просторный двор, окаймленный высокой стеной и башнями по углам. Тяжелые железные ворота были полуоткрыты, и издали виднелся в старом дворе кучей сваленный хлам, какие-то бочки, оглобли полусломанных повозок, колеса и многое другое, былое назначение чего разобрать я не мог.