Всемирный следопыт, 1927 № 09

Когда забрезжил свет входного отверстия подземелья, меня охватило непередаваемое чувство радости. Я понял, что все время находился в каком-то оцепенении, и лишь теперь стал отдавать себе отчет в происшедшем. Закричал Нурасову, чтобы тот перестал нас тянуть. Снова спрыснул водой лицо Мамута, выражавшее застывший ужас. Вдруг, тяжело и глубоко вздохнув, татарин стал неистово кричать и махать руками, точно отбиваясь от невидимого страшного врага. Стоило большого труда его успокоить. Глаза Мамута блуждали… Вдруг он заметил дневной свет, пробивавшийся длинной полоской от входа в подземелье, и ринулся к нему порывисто и сильно. Мы оба были привязаны одной и той же веревкой, и татарин сбил меня с ног. Мои уговоры не производили никакого действия. Чувствуя сопротивление своим движениям и не отдавая себе отчета, что его держат, Мамут рвался со звериной силой. Пришлось выхватить из-за пояса нож и перерезать веревку. Опрометью Мамут помчался к выходу и грузно упал впереди. Я побежал вслед за ним. Около Мамута уже возился Нурасов. Я продолжал со страхом оглядываться.

— Змея уползла, — сказал Нурасов, — не бойтесь.

Рубаха Мамута у плеча была в крови; он, падая, видно, сильно ударился о выступ острого камня. Вытащили мы его из подземелья. На свежем воздухе Мамут стал дышать глубже. Я в изнеможении растянулся на траве. Путешествие в подземелье казалось кошмарным сном.

— Вот когда бы я водки выпил, — подрагивая точно от холода, проговорил Нурасов. — Если я здесь перепугался, когда увидал выползающего полоза, то представляю себе, что вы перечувствовали, встретясь с противным чудовищем там, — пробурчал Нурасов, указывая в сторону подземелья. — Я не раз слыхал о громадных змеях южного берега, — продолжал он, — и очень хотел хоть раз увидеть их. Вот и довелось, но больше не хочу, Аллах свидетель!.. По движению веревки почувствовал что-то неладное, а когда выглянула голова полоза из этой ямы, я хотел убежать, но канат не пускал… Полоз огромным прыжком бросился мимо меня и уполз вон под те огромные камни.

Мамут привстал, озираясь вокруг, и снова лег.

— Он сильно ослаб, — заключил Нурасов, — придется тащить его. Ночевать здесь ни за что не останусь.

Нехотя поднялся и я. Сделали неуклюжие носилки из ветвей, положили на них Мамута и с огромным усилием стащили его к подножию Кастеля, где и оставили на ночь у знакомого табаковода-грека.

Так бесславно окончилась наша попытка найти ларец с драгоценностями царицы Феодоры…

Через несколько дней после этого происшествия началась мировая война, потом революция, затем гражданская… Было не до кладов. Но я все время бережно сохранял пергамент с планом. Теперь меня снова охватило желание испытать счастье в поисках ларца. Задача трудная и сложная, одному мне ее не выполнить. Мой друг Нурасов умер, Мамута убили на Перекопе.

Я приглашаю всех, кто побывает на Кастель-горе у Алушты, тщательно осматривать остатки кевовых насаждений, и я уверен, что сообща мы быстро овладеем загадкой кевовой рощи.

ЧЕРНОМОРСКИЕ КОНТРАБАНДИСТЫ: Таинственные арбузы

Рассказ Георгия Гайдовского[23]

День ясный. С моря дует ветерок и по рейду гуляет волна, изредка вспениваясь и белыми барашками разнообразя спокойное величие морской глади.

На молу сидят рыбаки. Они, постелив теплые овчинные полушубки, лежа пьют водку и закусывают ее солеными огурцами. Сети плавают на буйках. В прозрачной воде видно, как мелкая рыбешка проплывает в сетях. Солнце дробится в волнах, и на дне гуляют причудливые отсветы. Несколько горожан сидят на молу, придерживая в руках лески. Они внимательно смотрят в воду, точно видят все, что творится в морской глубине. С этой стороны мола волна больше. Далеко открывается широкий морской простор. Пахнет просмоленными канатами, овчинами, солью и водорослями.

Далеко на горизонте показался дымок.

Кто-то сказал:

— Это «грек».

— Нет, это угольщик из Севастополя.

— Говорю — «грек». За пшеницей идет.

Я посмотрел в бинокль. Возле меня собралась группа любопытных.

— Ну что, видать?

— Борты-то, борты какие! У «грека» борты в целый етаж.

— Уважаемый, дозвольте поглядеть.

Бинокль пошел по рукам.

Волна нежно трется о камень мола. Чайки с криком скользят над водой, исчезая в пене барашков. Стройный баркас, чуть накренясь, несется по рейду к купальням.

Паровозный гудок нарушил тишину, царившую вокруг, и видно было, как скользя по самому берегу, подошел московский поезд. Значит, близко к часу. Надо итти в город.

Феодосия амфитеатром опоясала бухту. Домики взбегают кверху. С мола видна Генуэзская улица, на которой стройными рядами стоят дачи и особняки феодосийских богачей. Теперь дома отдыха, а когда-то царила роскошь, шампанское пили вместо воды, прикуривали десятирублевками, а из сотенных билетов сворачивали самокрутки. В чудной даче Стамболи теперь живут служащие. Приезжали они худыми, бледными, изможденными после входящих, после архивов, справок, докладов и отчетов. Животворное крымское солнце быстро ставило их на ноги.