Всем парням, которых я любила

– Это означает, что вид страдающих людей делает тебя счастливой.

– О-о. – Она тихонько повторяет про себя. – Садист.

– Не учи ее дурному, – говорю я.

– А мне нравится, – протестует Китти.

Питер отвечает:

– Видишь? Ребенку нравится. – Не оборачиваясь, он поднимает ладонь вверх, Китти наклоняется вперед и бьет по ней от всей души, давая «пять». – Эй, дай мне глотнуть того, что ты там пьешь.

– Он почти закончился, так что можешь допивать, – говорит она.

Китти передает напиток, и Питер выпивает одним залпом содержимое пластиковой бутылки.

– Вкусно, – произносит он.

– Он из корейского продуктового магазина, – сообщает ему Китти. – Их продают упаковками, и можно положить в морозилку, а если взять его на обед, то, когда будешь пить, он будет ледяным и холодным.

– Звучит круто. Лара Джин, захватишь для меня завтра утром один из них? За оказанные услуги.

Я бросаю на него злобный взгляд, и Питер добавляет:

– Я имею в виду поездки! Блин.

– Питер, я принесу тебе йогурт, – говорит Китти. – До тех пор, пока ты подвозишь меня в школу, и завтра тоже, – заканчивает Китти, а Питер жмет на гудок.

Глава 32

НА ПЕРЕМЕНЕ Я СТОЮ У СВОЕГО ШКАФЧИКА и пытаюсь заново заколоть свою косу, смотря в маленькое зеркальце, висящее на дверце.

– Лара Джин?

– Да?

Я выглядываю из-за дверцы и вижу Лукаса Крапфа, одетого в ярко-голубой свитер с V-образным вырезом и хаки каменистого цвета.

– Оно у меня уже какое-то время… Я не собирался ничего говорить, но потом подумал, возможно, тебе захочется вернуть его обратно, – он вкладывает розовый конверт мне в руку. Это мое письмо. Итак, Лукас тоже его получил.

Я забрасываю его в шкафчик, строю себе в зеркальце рожицу, а потом закрываю дверцу.

– Итак, тебе, наверное, интересно, в чем тут дело, – начинаю я. А потом тут же начинаю мямлить. – Это, ммм, ну, я написала его очень давно и.

– Тебе не нужно объяснять.

– В самом деле? Тебе не любопытно?

– Нет. На самом деле было очень приятно получить подобное письмо. Это такая честь для меня.

Я облегченно вздыхаю и оседаю, прислонившись к шкафчику. Ну почему Лукас Крапф настолько прав? Он знает, как сказать приятное.

А затем Лукас одаривает меня наполовину гримасой, наполовину улыбкой.

– Но дело в том. – он понижает голос, – ты же знаешь, что я гей, да?

– О-о, да, точно, – отвечаю я, стараясь скрыть разочарование. – Нет, я, безусловно, знала. – Что ж, Питер оказался прав.

Лукас улыбается.

– Ты такая милая, – говорит он, и я вновь воспряла духом. Потом он добавляет: – Слушай, не могла бы ты никому не рассказывать об этом? Я имею в виду, это уже известно, но не всем. Ты понимаешь, о чем я?

– Абсолютно, – отвечаю я суперуверенно.

– Например, мама знает, но отец только догадывается. Я не говорил ему напрямую.

– Поняла.

– Я просто позволяю людям думать, что им заблагорассудится. Не чувствую себя обязанным объяснять им что-либо. Ты же понимаешь, о чем я. Как человек смешанной расы, уверен, люди всегда спрашивают тебя, какой ты расы, верно?

Я не задумывалась об этом раньше, но да, да, да! Лукас точно подметил.

– Точно. Как бы, а зачем тебе это знать?

– Точно.

Мы улыбаемся друг другу, и я ощущаю то удивительное чувство быть понятой кем-то. Мы идем вместе в одном направлении: у него урок мандаринского языка, а у меня французского. В какой-то момент он спрашивает меня про Питера, и мне хочется рассказать ему правду, потому что я ощущаю между нами близость. Но мы с Питером заключили пакт, где ясно написали: никто никогда не проболтается. Я не хочу быть той, кто нарушит правила. Так что, когда Лукас интересуется: «Эй, так что же у тебя с Кавински?», я просто пожимаю плечами и загадочно улыбаюсь.

– Безумие, правда? Потому что он такой… – я ищу подходящее слово, но не могу придумать, ни одного. – Он бы мог играть роль красивого парня в кино, – и быстро добавляю: – Так же, как и ты. Ты бы играл парня, которого должна выбрать девушка.

Лукас смеется, но могу сказать, что шутка ему понравилась.