Всей землей володеть

Уже тогда Владимир подумал: а не ошибка ли — весь этот поход? Нужно ли идти на Полоцк именно сейчас? И зачем надо было отцу приглашать кочевников? Ему важен мир и соуз с ними — да. Но не такой же ценой!

...За спинами воинов сомкнулся вековой лес. Разлапистые тёмные ели, пихты окружили их, они пробирались сквозь заросли, пугая зверьё и птиц. Вот волчья стая пронеслась вдоль яруга, вот огненный хвост лисицы мелькнул под мохнатыми ветвями елей, вот взмыли ввысь с криками потревоженные вороны. Дикий ярый тур выбрел из чащи, покосился на людей с недовольным мычанием и рёвом, метнулся прочь, ломая кусты.

Половцы, окружённые санными обозами, шли теперь медленно, с опаской, Владимиру непрестанно приходилось их подгонять.

На опушке Полоцкого леса, на исходе третьего дня пути они встретили туровско-новгородскую рать Святополка.

Молодые князья сухо поприветствовали друг друга.

Владимир смотрел и не узнавал двоюродного брата. Неужели этот долговязый мрачный чужой человек с ранней сединой в длинной бороде — тот самый юноша, с которым был он когда-то так дружен?!

Князья сели в походном шатре у очага, выпили мёду. Хмель понемногу развязал языки.

Святополк заговорил о деле:

— Надо не стряпая под самый Полоцк идти. Взять его штурмом, увести полон, пожечь стены и дома. Лишим Всеслава силы, испустошим волость. А то как прежде? Как тогда, после Немиги, помнишь, носились, носились за ним по лесам, да всё без толку. А он от нас бегает да токмо знай себе в силе прибавляет. Идут ибо за ним все сии мерзавцы-полочане!

Он злобно сплюнул сквозь зубы.

— Прав ты, брат, — согласился Владимир.

Святополк растянулся на кошмах, закинув руки за голову. Повёл речь об ином.

— Вот возьмём Полоцк, тишина наступит. И в Новгороде, и в Смоленске. Ты не ведаешь, как всё это надоело: беготня, походы, скитания! Побывал там, в Европе, пожил четыре года, теперь — вот верь, не верь — ненавижу! Герцогов сих, графов, крулей, епископов! Папу тож ненавижу! Да они, латиняне, поганых хуже! Всё одно: дай, дай! Золото! Меха! Рухлядишку там всякую! «Nullum officio sine beneficio!» Никакой услуги без благодарности, значит! А на деле — слова токмо, пышные да пустые. Зрел и Кведлинбург, и Майнц, и Рим самый. Совсем не так, как на Руси. У нас — благолепие. В Новгороде, во Плескове, в том же Полоцке. Улочки широкие, дощатые, светлые, а там... Сплошь грязь, дома друг на друга чуть не налезают, на иной улице и двум комонным не разъехаться. И камень всюду. Горницы сырые, тёмные. Бароны на соломе спят. Грубые все, как простолюдины. Крули писать едва умеют, иные заместо подписи крест ставят. Зато спеси у них — куда там! Каждый себя пупом земли почитает. Едят руками, не ведают ни вилок, ни ножей столовых. Туши свиные мечом рубят. Какая уж там от них помощь!

Вот Ярополк, слыхал, Влада, в Вышгороде у себя наводнил дружину латинянами — ляхами да немчиками. Всё мать моя, Гертруда, поучает любимчика своего — так, мол, и эдак делай. Ну и дурак, братец, ох, дурак! Не зрит, что латинян тех на Руси ни купец, ни боярин терпеть не могут. У него, у Ярополка, и жена — латинянка. Там, в Германии, оженился. Красавица, конечно, из первых, веймарского графа дщерь. По-нашему Ириной её нарекли, а так — Кунигунда. Тоже спесива, как и папаша её. Всё говорит Ярополку: «Ты — король будешь!» Тьфу! Дале перста своего ничего не видит! Дура! А что Ярополк на коленях у престола папы стоял, что стопы ему лобызал — то ничего, то так и надо! Нет, Влада, мне этот папа не друг и не власть. Лисица в тиаре — вот он кто! Всё слова, слова! Civitas mundi, Civitas dei! Тьфу! Аты, брат, тоже, слыхал я, оженился? Какова Гида-то твоя? В латинство не впадает?

— Да нет, Святополче. Православная она, крещёная!

— Оно и лепо. А то вон моя княгинюшка! Поял её, каюсь, ведьмицу пражскую, богатства ради. Отец у ней крулём в Чехии был, да уж лет шестнадцать как помер. Сперва на порог меня в свой замок в Пражском граде не пускала! Мол, за изгоя не пойду! Пришлось един раз на ловах подкараулить Луту мою. Подъехал, из кареты её вытащил, на коня впереди себя посадил да умчал в чисто поле. Молвил: люба ты мне, крулевна! Ну, сопротивлялась сперва, кричала, отбивалась, после присмирела, а там и согласие дала, обвенчались в Праге, в церкви соборной. Теперь всё на латыни книги чтит Лута. Говорит: это-де святая Хросвита, а это — святая Бригитта. Я ей: негоже. У нас, у благочестивых православных христиан, святые иные. Нет, всё едино: «Ты почитай. Святые жёны непорочные». Тьфу! Правда, крестится уже по-нашему. И молитвы кой-какие знает, и молви славянской добре разумеет.

— Ты, брат, в Риме бывал. Расскажи, каков он, Рим? — спросил Владимир, переведя разговор на другое.

— В Риме? Да, был. Ну да там, почитай, тож самое, что и в иных городах. Мрак, грязь, разрушенья.

— А велик ли Рим? Большой город?