Всей землей володеть

В письме Всеволод прочёл прежде всего об английских делах. В тот самый год, когда погиб Гаральд, пошёл походом на Англию с другой стороны, с юга, нормандский герцог Вильгельм, муж умный и гордый. Была битва при Гастингсе, в которой пал английский король Гарольд Годвинсон, два его брата и многие верные его дворяне. Сел Вильгельм на английский трон, а семья Гарольда в поисках спасения от жестоких завоевателей-нормандцев обрела пристанище в Дании. Король Свен приходился детям Гарольда близким родственником. И вот, писала Елизавета, есть у почившего в Бозе Гарольда дочь — Гида. Девочка совсем ещё, красивая, и разумом не обделена. Вот и просит сестра Всеволода подыскать ей на Руси жениха. И намекает в послании: годами сия Гида твоему Владимиру как раз подходит, брате. Датский король не поскупится, приданное богатое даст за племянницей, и свиту подобающую снарядит на Русь, и много люду ратного — и англы, и даны — готовы с королевной отправиться.

Вот это-то — ратные люди — и обрадовало Всеволода паче прочего. Конечно, думал он, пора Владимиру жениться. Будет жена королевского рода — в том почёт, слава. Это одно. Богатое приданное — тоже неплохо. Но главное, англы и даны — добрые воины. Преданы будут, как псы, и беспощадны, ибо корней здесь, на Руси, не имеют. Даст Бог, помогут англы с данами удержать в узде этих горластых черниговских крикунов!

Случайно, что ли, и отец, и дед его, Всеволода, в самые тяжёлые часы полагались на нурманов и варягов, на пришлых наёмных воинов!

«Отец, дед!» Вспомнилась в очередной раз Всеволоду умирающая Хильда. Что, если она говорила правду... Да, наверное, правду... Перед смертью люди обычно не врут. Тогда выходит, что он, Всеволод, князь Хольти, вовсе не сын Ярослава и не внук Владимира Крестителя, но род его — от нурманских конунгов. И получается, бывший муж Елизаветы, погибший в Англии Гаральд Гардрад приходился ему дядей, а ещё есть у него единокровная старшая сестра Ульфильда, жена саксонского герцога. Изяслав же со Святославом не родные, а всего лишь единоутробные его братья.

Впрочем, что об этом думать! Он. Всеволод, всегда считал и будет считать князя Ярослава своим отцом. Ибо, в конце концов, отец — не тот, кто породил, но кто выпестовал, воспитал, кто научил всему, что знал и умел сам. А Ярослав, если даже и ведал или догадывался об измене жены и причинах появления на свет своего четвёртого сына, никогда не отделял его от других детей и даже любил сильнее прочих...

Грамоту сестры Всеволод дал прочитать боярину Яровиту. Долго молчал, кусал уста раздумчиво боярин, щурил глаза, смотрел куда-то в сторону, прикидывая, как быть. Наконец, промолвил:

— Ты, княже, сначала сына своего позови в Чернигов. Скажи ему о королевне, об англской дружине. А потом... послал бы ты меня в Роскильду. Бывал я там не единожды по разным делам, знакомцы есть у меня. И, не хвалясь, скажу: молвь датскую разумею неплохо. А сестра твоя, думаю, худого не присоветует. Если всё так и есть, как тут написано, привезу королевну Гиду на Русь. Обвенчаем её с Владимиром.

Яровит стал в последнее время для Всеволода как лучик света в темноте. Всегда давал дельные советы, подсказывал, к тому же знал князь: Святослава этот боярин не жалует, а ещё сильней недолюбливает он родовитых черниговских былей. Эх, побольше бы таких людей! Они — опора его, Всеволода, в ненавистном чужом городе.

...То была одна весть — светлая, радостная, подарившая надежду. Уже гонец отбыл на Припять, в Туров ко Владимиру, уже думал князь, как будет говорить с сыном, на что напирать, когда вдруг постучался в терем к нему невзрачный маленький человечек в серой латинской сутане, в капюшоне на голове. Слёзно молил допустить ко князю, говорил: имеет что передать, и весть крайне важная и спешная.

В горнице, весь дрожа от холода, упал он перед Всеволодом на колени, бормоча себе под нос на латыни молитву. Сухой когтистой дланью протянул харатейный свиток.

Писала Гертруда, и писала по-русски, кириллицей, путано, часто ошибаясь. Коротко было послание, призывала Всеволода бывшая княгиня Киевская принять и выслушать этого человека — лекаря Якоба. Грех на душе у него, и грех тот хочет лекарь Якоб искупить. Ещё писала Гертруда, что не винит Всеволода в содеянном. Один Святослав — переветник и вор, виновник всех бед на Руси. Знает Гертруда, тяжело Всеволоду под рукой Святослава ходить, вот и думает, как бы избавиться им обоим от этой властной и жёсткой руки.

Бледнел Всеволод, когда читал грамоту Гертруды, понял он внезапно, что она хочет. Понял, но отогнал прочь скверную мысль.

«Не знаю ничего и знать не желаю!» — подумал, весь исходя холодным потом.

Что за грех совершил Якоб, он прекрасно помнил. Говорили, залечил немец князя Мстислава, сына Изяславова, в Полоцке. Впрочем, ни в чём Якоб, скорее всего, не был повинен — умер Мстислав не от хвори, а совсем от другого. Но Гертруда, видно, так сумела представить смерть первенца, что перепугался Якоб и ходит теперь у неё в подручных, ведает: если что сделает не так, тотчас вспомнят Мстиславову кончину.