Всего один неверный шаг

Чёрт! А при близком рассмотрении она оказалась интересной. Не банальной серийной фарфоровой статуэткой — произведением искусства. От тонких щиколоток до ломких запястий. От оливковой кожи до перламутровых ноготков. Да, бледненькая и какая-то измученная, чахлая, как засыхающее деревце, но выглядела куда лучше, чем в коридоре гостиницы.

Видимо, действительно была больна.

Нет, я её не жалела и не оправдывалась, что, возможно, погорячилась с эпитетами.

Эта баба увела у меня мужа. Сочувствие и извинения — последнее, что она заслужила.

Я представила её в лапищах мужа и моментально покрылась испариной.

Представила его член, таранящий её субтильное тельце, и вытерла пот.

— Жарко сегодня, правда? — помахала его Муза на себя папочкой, что держала в руках, пока мы ждали лифт.

Я могла бы назвать её иначе, ярче, точнее, а не ограничиваться иронией, но я умная образованная женщина, я не опускаюсь до оскорблений, моё оружие — сарказм, мои доспехи — сдержанность.

Но я откровенно охренела, когда увидела, что глаза у неё даже ярче, чем на фото — медово, янтарно, золотисто-жёлтые.

— Это что, такие линзы? — спросила я в лифте.

— О, нет, — выдохнула она. — Это избыток жёлтого пигмента. Очень редкая аномалия, даже патология, если точнее.

— Патология? — удивилась я.

— Да, отклонение от нормы в организме. Вы для себя? — спросила она.

— Что? — не поняла я.

— Квартиру присматриваете для себя?

— Для родителей, — тут же соврала я.

Из родителей у меня была только мама, папа давно умер.

Но, собственно, затем я сюда и ехала — безбожно врать.

Она посмотрела на меня странно, но ничего не сказала.

— Что-то не так? — спросила я с лёгким вызовом, но лучше бы промолчала.

И поняла, какую сморозила глупость, едва мы оказались в квартире.

Не так для людей возраста моих родителей в этой квартире было всё: от свободной планировки до кресел-подушек, от висящих в воздухе ступеней, ведущих на крышу-патио, где можно устраивать вечеринки, организовать зону отдыха или солярий, до зеркала с неоновой подсветкой над кроватью.

В этом интерьере даже я чувствовала себя неуютно.

— М-да, что-то я погорячилась, — оглянулась я.

А Муза моего мужа дружелюбно улыбнулась:

— Ну, как знать, может, им и приглянулось бы что-то. На крыше, например, можно устроить контейнерный сад или огород.

Огород — последнее, о чём бы я подумала, представив здесь свою маму.

— Ну, разве что лоджия, — выглянула я в открытую дверь на огромный балкон. — Это сколько же старых лыж здесь можно хранить.

Она засмеялась. А потом вдруг взмахнула рукой, как балерина. Сделала несколько вращений по диагонали комнаты. Из последнего вышла в изящный арабеск, а потом склонилась в поклоне.

— Браво! — поддержала я её редкими хлопками.

— Простите, не смогла удержаться. Здесь столько места… и воздуха… что хочется танцевать, — она запыхалась, словно не пару несложных па сделала, а марафон пробежала.

— Занимались балетом?

— Немного. Но, — она развела руками, — не сложилось. Кофе?

— Нет, спасибо. Кофе пью только по утрам.

— Может, бокальчик пино гриджо? — открыла она холодильник и тут же передумала: — А, нет. У меня же здесь есть франчакорта. Любите франчакорту? — достала она бутылку игристого вина, стоимостью в половину премии, что могла бы получить за продажу этой квартиры, а, может, во всю премию, судя по уровню зарплат риэлтеров, что я видела на сайтах с вакансиями.

— Мы же с вами обе понимаем, что я ничего не куплю, — ответила я.

— Но разве это мешает нам хорошо провести время? — пожала она плечами и содрала фольгу.

Быстрее, чем я успела ответить, пробка выстрелила с хлопком, а другая женщина моего мужа наполнила доверху мой бокал. Себе она налила воды.

— К ней бы суп из мидий, — показала она на этикетку.

— Или ризотто с морепродуктами, — пригубила я и покатала напиток на языке.

Вкусно, чёрт побери!

— Люблю этот район. В детстве я жила на Аптекарской набережной. Вы знаете, что Александр Блок провёл детские годы в казармах Гренадерского полка? — спросила она и показала рукой куда-то в сторону. — Это в двух шагах отсюда.

Я, конечно, не знала. Всё, что я помнила о Блоке — это «ночь, фонарь, аптека». Это уже перекликалось с набережной, а Музе и не нужен был ответ.

— Его мать вышла замуж за военного, и они поселились в его казённой квартире. Здесь Саша Блок пойдёт в гимназию, напишет свои первые стихи, испытает первое чувство к женщине. Здесь станет студентом и влюбится в свою музу, из-за которой едва не покончит с собой. Но потом начнёт с ней тайно встречаться, причём исключительно для духовного общения.

Теперь засмеялась я. Во-первых, над «музой» Блока (надо же, как совпало, тоже Муза), а во-вторых, над «духовным общением».

— Значит, тогда это называлось так? — усмехнулась я скептически.

— Считаете, сейчас это невозможно? — удивилась Муза моего мужа. Удивилась искренне, я бы сказала, даже простодушно. — Считаете, мужчина не способен на дружбу и общение с женщиной без сексуального контекста?

Глава 32