Всего лишь пепел

Некоторое время тот молчал, теребя пальцами полу серого пиджака из добротной тяжелой материи, потом, не спрашивая, о чем ему следует сказать, заговорил:

 — Кто истинный друг человечества, у кого хоть раз билось сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит всю непроходимую наносную грязь, в которую погружен народ наш, и сумеет найти в этой грязи брильянт. Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым и в самой мерзости своей постоянно вздыхает. Есть в народе святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают! Высшая и самая характерная черта нашего народа — это чувство справедливости и жажда ее…

 — Спасибо, Федор Михайлович, — поблагодарила его Анна Васильевна и опять обратилась к Пузынёву: — А вы делали из невинных людей преступников, хотя были призваны служить им, охранять и защищать.

 — Разве я мог все это делать? — прошептал Пузынёв.

И тут он всё про себя вспомнил…

 — Что же делать? — он рухнул на пол и зарыдал. — Я не хочу покидать это место!

 — Бедняга, — звонко пропела Анфиса Сергеевна, — он не знает, что нет грехов, которые бы Бог не простил, ибо безконечно Божие милосердие.

 — Да, милосердие Божие безконечно, — согласилась Анна Васильевна, — но для прощения его недостаточно, необходимо согласие самого человека. А ему нет времени соглашаться, он не успеет покаяться, и даже воздохнуть о грехах своих. Тело его предано сейчас огню. И очень скоро он предстанет пред Судией…

 — И с безконечной для себя горечью и болью, — продолжила слова бабушки Анфиса Сергеевна, — узнает, что отныне, как и всех нераскаянных грешников, его вечно будет «мучить» огонь Божественной Любви, той любви, которую он отверг, предпочитая жить по собственному произволу.

К ним подошел настоятель храма в Больших Росах отец Николай, облаченный в золотую ризу, в руках он держал золотой крест.

 — У этого грешника ещё есть выбор, — сказал священник, — если вместо смерти телесной, он согласится умереть для прежней жизни, и так же, как прежде старался взять, будет отдавать, тогда у него останется возможность вернуться сюда и встать рядом с вами.

 — Я согласен! — простонал Пузынёв. — Я молю вас об этом!

 — Да будет так! — священник вознес над склоненной головой Василия Петровича крест и благословил.

Свет в глазах Василия Петровича стал меркнуть, все вокруг него таяло и исчезало. Уже оказавшись в темноте, он услышал голос Анны Васильевны:

 — С этого дня до последнего мгновения твоей земной жизни ты будешь видеть один и тот же сон, в напоминание о том, откуда ты взят, кто ты есть и куда лежит путь твой…

Он пробовал открыть глаза и не смог. Руки двигались, и он постарался освободить веки от того, что их сковывало. Случайно коснулся языком ладони и ощутил вкус пепла. Рядом кто-то громко разговаривал:

 — Да посмотри же, на нём ни единой царапины, ни единого ожога, он просто весь извалялся в пепле, видели бы вы, откуда он вышел.

 — Сержант, не мелите вздор, вы понимаете, что говорите? Пожар в разгаре, уже рухнула сгоревшая крыша, и вдруг, де, из самого пекла появляется эта троица: ваш шеф и две женщины в белых платьицах по бокам? И все веселые, счастливые и без единого ожога? Вы мультиков про Тома и Джерри насмотрелись?

 — Да я же своими глазами всё это видел! Товарища подполковника, ему, как видно, плохо уже стало, под руки вели эти самые женщины. Я, кажется, даже их знаю — это бабки из деревни, только они сильно помолодели.

 — К врачу вам надо, сержант, у вас тепловой удар. Вы представляете, какая температура в эпицентре пожара? Тут тебе ни ТОК[15], ни БОП[16] не поможет. Не понимаю, для чего вы это выдумали? Я предлагаю другую версию. Вы с полковником выпивали. Тот, как положено начальнику, принял на грудь побольше, захмелел, окурочек, как водится, уронил или еще что-то. Выскочить вы успели, он вырубился, а вы мне, вместо того, чтобы картину прояснить, сказки рассказываете. Вы посмотрите, тут даже головешек не осталось: один пепел!

 — Ладно, не буду больше с вами разговаривать, у меня, в конце концов, начальство есть. Вот придет в себя товарищ подполковник, пусть сам всё и разъяснит. И кстати, он не курит.

В это время Пузынёв очистил глаза от сажи и увидел рядом собой своего сержанта и невысокого коренастого пожарника в брезентовой робе. Пузынёв пошевелил ногами и начал подниматься. Когда встал во весь рост, разглядел то, о чем только что услышал: дымящееся пепелище на месте дома, бани да и всех прочих его владений.

 — Тут еще надо выяснять насчет интенсивности горения, — пожарник подошел к нему совсем близко и, наклоняя из стороны в сторону голову, безцеремонно рассматривал его, наверняка, черное, как головешка, лицо, — вы напалм случайно у себя не хранили?

 — Потом, все потом, — Пузынёв отодвинул в сторону пожарника и прямо через пожарище пошел к озеру, в голове звучали читанные еще в детстве и давно забытые строки:

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу —

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.[17]