Всего лишь я

Скоротечный сезон дождей минул. Еще вчера по небу носились черные тучи, сбрасывали на землю потоки воды, уносились прочь, уступая место палящему солнцу. Так и пролетели двадцать дней – полдня льет, полдня солнце. Виноградом завалят торговые площади крестьяне. Земледельцы с улыбками будут выставлять огромные кавуны арбузов и тыкв, ласково поглаживая их по округлым бокам. Степь отзовется травой, что вытянется выше самого высокого человека. И одуревшие кони утонут в зеленом море травы. К предгорью отправятся отары овец. Но это все потом, а сейчас —ночной Набакис.

Вот он, базар! Чудное место, и люди, что приходят ночью сюда, чудные. Меж торговых рядов поставлены палатки и шатры. Освещенные изнутри, они напоминают причудливые гигантские фонарики, те, что из-за моря привозят люди с узкими глазами и плоскими, как лик луны, лицами. Все, что надобно извращенной душе, можно найти ночью на базаре: и продажную любовь, и дурман-дым, и гадалок с колдунами, что за монетку призовут удачу тебе и крах в делах недругу твоему. Бабки-шептухи торгуют приворотной водой. К ним подходят девушки, пряча лица, суют трясущимися руками в потную ладонь торговки денежку и ждут, уставившись под ноги, пока та ищет пузырек меж складок необъятной юбки. И вездесущие воры – куда без них?

Кайс щурил глаза. Да, теперь он видел людей иначе. Все открыто его взору: думы и помыслы. Дымкой разноцветной подернуты силуэты людей, и по цвету той дымки определить можно – легок человек или зол. Вот протопал рядом с Кайсом сопящий толстяк, окутанный черной дымкой – обманут, зол, замыслил недоброе. Тянется от него черный жгут в сторону девушки, весело смеющейся у шатра, где продают любовь. Чем она так не угодила толстяку? Продала болячку постыдную с любовью заодно? Обещала его одного любить? Что делать? Вмешаться?

Кайс уже шагнул вслед за пыхтящим пузаном, но вспомнил, что Арчи не велел вмешиваться, только наблюдать. Но и просто стоять он не мог. Так что? Что делать? Смотреть, как этот жирный боров просто убьет девчушку, а после откупится, прямо на месте убийства сунет кошель в руки хозяина шатра, и тот ущерба не усмотрит в деле своем, а посему и тяжбы не последует. Таков закон, Эши его задери. Ночной базар платит семь десятин со своего прибытка в казну, без обмана, и никто не станет закрывать прибыльное дело из-за девки продажной. Она не человек, она товар. И смотреть на ее труп станут как на испорченный товар, убыток, который можно возместить деньгой. Ночью она не человек. Да и днем, скорее всего, тоже. Закон в спорах охотно представляли обычные городские стражники, что большей частью за деньгами сюда и являлись в свободное от караулов время. Устраивались в шатре торговца вином, и тихо коротали ночь, пока их не позовут. Так что на базаре можно было купить и закон. Кто больше сунет стражнику, тот и прав.

Кайс понимал, что уж коль принимать решение, хоть какое, то сейчас. Поздно будет, если замешкать. Стражников не видно, питейные шатры дальше, располагаются ближе к центру. Но тут взгляд его упал на одного из столбовых.

Кругом базара было установлено пятнадцать невысоких помостов, в народе прозванных столбами, и на каждом из них восседал стражник личной тысячи Величайшего. Спускались они с насиженных мест своих редко, так как торговцы охотнее прибегали к помощи денег в разрешении своих споров с клиентами. Всем же известно, что столбовые мзды не берут, будь ты хоть брат министра. Деньги свои эти воины, все до единого, получают лично из рук правителя, и иных денег ни от кого, кроме Величайшего, по клятве не берут. Оттого и не зовут их, а коль и зовут, то в самых крайних случаях.

– Пожар… – чуть слышно, словно пытаясь убедить самого себя для начала, прошептал Кайс. Убедил, и уже громко, подняв руку вверх, закричал:– Пожар! Пожар!

Десятки лиц повернулись в сторону крика, десятки глаз встревожено суетились в попытке отыскать тот самый несуществующий пожар. Забегали торговцы, заглядывая за свои шатры. Убедившись, что минула их участь страшная, обмахивались священным знаком и уже менее тревожно рыскали глазами по сторонам – кого постигла неудача? Стоит ли опасаться того, что огонь, буде он близко, перекинется и на твой шатер? Волной покатился слух по базару – пожар!

Споткнулся боров, зацепившись за одного из суетившихся торговцев. Матерно ругаясь, стал заваливаться вперед, грохнулся пузом о землю, взвыл. Привлеченная этим криком девушка заметила его, прикрыла испуганно ладошкой рот, глаза округлила и юркнула в шатер, оставив собеседника своего в одиночестве. Через миг выскочила, укутавшись в платок. Под локоток ее держал древний старичок, указал, куда бежать. Сам же, причитая, хватаясь за голову, засеменил к упавшему толстяку.

– Господин Хлат! – подбежал, схватил за руки, помогая подняться. – Как вы? Поспешим ко мне в шатер.

– Всем стоять! – громом пронесся рык столбового, который при криках о пожаре легко спрыгнул со своего места. – Кто кричал?