Всегда возвращаются птицы

Познакомился с соседом, сообщил ему уклончиво, без подробностей, что преподает в институте… Накаркал. Бурное недовольство ростом цен началось на следующий же день. Из магазинов испарилось молоко, покупательская паника нарастала. Борис Владимирович отслеживал с горкомовцами обстановку у студенческих общежитий. Восстановилась статья 70 УК РСФСР, преследующая антинародный элемент, и успешно подавленные волнения завершились для Бориса Владимировича печально. Главный вызвал и торжественно известил: «Партия решила поручить вам, товарищ Блохин, ответственнейшее дело – воспитание будущих поколений. Историю права вы хорошо знаете, институт идеологический. Станете парторгом, бюро там небольшое, но крепкое, выборы вот-вот. Райком уже утвердил вашу кандидатуру. Дело за малым…»

Называется – без меня меня женили. А еще лучше: мавр сделал свое дело, мавр может… Ничего он уже не мог. Не сумел приспособиться к новой гвардии, пришедшей взамен расколотой старой. Эта набранная из партийно-комсомольских работников каста – наглая, молодая, несытая, проникнутая чужим въедчивым духом, не чаяла от него избавиться. При всем том Борис Владимирович благодарил судьбу за то, что новоиспеченное руководство не пожелало пачкать руки в залежалой пыли давних бумаг и склок, поленилось отомкнуть ржавые секретные замки, или побоялось. Мало ли какие выпрыгнут монстры… Легче употребить слегка подтухший, но вполне пристойный на вид продукт увядшей эпохи, поместив его где-нибудь с краю.

…Да, вполне пристойный. С годами облик Бориса Владимировича претерпел занятную мутацию. Не хна и басма, не унизительные кремы сравняли вечного старика со сверстниками. Возраст – вот что оказалось сильнее косметических средств. Бреясь, Борис Владимирович теперь смотрел на себя в зеркало без омерзения: лицо как лицо, лоб высокий, нос патрицианский, подбородок твердый, а морщины, говорят, красят мужчину. Осанка под стать двадцатилетнему, плечи накачаны, торс гибок, ни складки жира… Не красавец, но и не урод. Словно время вспять пошло, и помолодел.

Самым невероятным открытием стали глаза. Те же резкие, светлые, цвета выстуженного булата, они, наверное, всегда обладали свойством, о котором Борис Владимирович не знал. Случайно брошенный им со стороны взгляд в зеркало примерз к отражению – так любознательное дитя пристывает зимой языком к железу. Стальные глаза обжигали яростным холодом. Его очи, прекрасные, как оружие. Весь вечер посвятил Борис Владимирович «стрельбе» из этих двух дул. Учился пользоваться взглядом в неведомых прежде возможностях.

Место новой службы и просторный кабинет, выделенный для заседаний партбюро и профкома, неожиданно пришлись по душе. Важным шарниром могущественной эпохи Борис Владимирович себя уже не чувствовал, но не считал и ходячим анахронизмом. Быстро перелицевался ко вторичному применению по линии партии. Предмет свой сдавал в Высшей школе когда-то на пять, со студентами оказалось даже интересно поработать. Канцелярия была знакома: входящие циркуляры, исходящие рапорты. Внутренние дела требовали больше телодвижений, но тоже не особо напрягали. Руководство комсомольским активом, заседания, принятие в партию, проведение камерных товарищеских судов, политучеба. Много на первый взгляд, но и помощников хватало. Главное – не допустить нежелательного вмешательства «родных» суровых структур и жадной до скандалов прессы. В спокойствии были обоюдно заинтересованы как партийные инстанции, так и учебное заведение. Велась, разумеется, и мелкая подпольная работа. В закрытом на ключ шкафу хранились досье на преподавателей, «трудных» студентов, докладные и откровенные доносы. В институте язвили, что мимо Блошки блоха не проскочит. Блошкой прозвали. Подхалимы доложили о прозвище.

Положение обязало подумать о соблюдении апаранса в одежде. Борис Владимирович обновил гардероб вплоть до белья, носков, галстуков, сорочек, купил добротный плащ, пальто и смушковую шапку «пирожок». Молодая портниха в пошивочном ателье прикидывала, приметывала на боках заказчика будущий костюм из дорогой английской шерсти, остро отточенным мыльцем водила по переду, заду, вызывая сердцебиение и другие невольные позывы, – аскетом Борис Владимирович не был. Спросил, как зовут. Сказала углом губ – Таисия, в другом ловко держа булавки; испугался, как бы не проглотила, замолчал. Еле решался искоса разглядывать ее пышущую жаром грудь, круглые ягодицы, нежные, должно быть, безошибочно улавливая в порхающей вокруг женщине флюиды доверчивой доступности, без ужимок и ненужных слов. Костюм получился изящный, строгий, сидел как литой…

Борис Владимирович следил за здоровьем, покупал свежую телятину на Центральном рынке. Торговки быстро заметили, зазывали издалека. Две помоложе, разбитные, в накрахмаленных белых фартучках и нарукавниках, заигрывали – охотно шутил с ними, но женщины кустодиевских форм его не привлекали. Покладистых женщин с узкими, как ему нравилось, талиями и упругими ягодицами ферментировало по Москве без числа.