Всегда со мной. О моем Учителе РАБАШе

О трапезе с РАБАШем нужно сказать особенно. Для него это было не просто принятие пищи, сидение с товарищами – это был высокий духовный процесс. И он привил нам такое же отношение к этому действию.

Наши трапезы проходили в полном молчании. Нельзя было разговаривать друг с другом. Каждый должен был концентрироваться внутри себя и говорить сам с собой.

В воздухе царило такое напряжение, что человек был вынужден сопровождать намерением каждую крошку, положенную в рот. Если бы после трапезы он решил вспомнить, что ел, то ему было бы очень трудно ответить на этот вопрос. Пища как бы не имела никакого вкуса, ведь вкус получали не от еды, а от самого состояния.

Вот такую трапезу мы устроили тогда, в Тверии. Все ее помнят и по сей день из-за особой внутренней силы, которая исходила от Ребе.

Вместе!

Прошло несколько месяцев, я уже не помню, при каких обстоятельствах, но заговорили мы с РАБАШем о Тверии.

И он вдруг говорит мне: «Давай вместе ездить». Я растерялся, занервничал – я не мог и желать большего. Помню, не спал ночь перед поездкой, все думал, как это будет, что сделать, чтобы не разочаровать Ребе, что приготовить…

Готовку взяла на себя моя жена. Оля привязалась к РАБАШу сразу же, как только увидела его.

Её отец был репрессирован при Сталине. И вот появился РАБАШ, и она все тепло своего сердца, неистраченное на отца, передала ему. Больше всего это выражалось в готовке пищи. РАБАШ не раз говорил, что приготовленную Олей еду предпочитает любой другой. Потому что она сердце туда вкладывает. Особенно ему нравился суп, который Оля делала по его рецепту. В суп закладывалось несколько кусков говядины, ножка куриная, картошка, вермишель. Суп должен был быть такой густой, чтобы ложка в нем стояла. Я приносил его РАБАШу еще горячим, мы ведь жили поблизости, он пробовал, закрывал глаза, выдерживал паузу, вдруг причмокивал и говорил: «Эх, хорошо!» Потом садился и писал Оле записку. Вообще записок у Оли сохранилось немало, в них он благодарил ее. И о каждом блюде в отдельности делал запись. «Здесь добавь соли, – писал, – а здесь поперчи, а это блюдо совершенно».

У РАБАШа была потрясающая черта, он никого не обделял вниманием, он замечал каждого, а особенно чувствовал тех, от кого исходило тепло. Они были для него, как ангелы, которые приносят радость. Вот такой стала для него моя жена Оля.

Трепет

Я очень волновался перед дорогой, боялся что-либо упустить, словно мы едем на необитаемый остров и надо все предусмотреть. Взял постельное белье, книги, кофе, набрал всякой еды, знал, что он любит селедку простую, черный хлеб, определенный сыр. Оля пожарила курицу, сделала котлеты, нарезала овощи.

Когда мы, наконец, сели в машину, помню, спросил РАБАШа, почему я испытываю такое волнение перед поездкой.

Он ответил, что это хорошо, что недаром первая заповедь – трепет. Что такой же трепет он испытывал перед своим отцом, что это под стать духовному трепету, – ведь не за себя волнуюсь, а за то, смогу ли я действительно приподняться над собой, аннулировать себя, увидеть, как я могу помочь своему Учителю. «Ведь так? – спросил он меня и тут же сам ответил, – это не важно, что в нашем мире все не так. Нам надо пытаться все время жить для других. Это хороший трепет. Он вызывает свет».

Я порывался все время достать блокнот или магнитофон, который всегда был при мне, но РАБАШ в этих наших поездках был строг. Никаких записей, никаких магнитофонов!

Гостиница на двоих

В Тверии мы пару раз селились в обветшалой гостинице ученика Ребе Ицхака Келлера. Мы там были единственными постояльцами. По пустынным коридорам гулял ветер, пахло пряностями и пылью. И в ночные часы в тишине звучал грудной голос Ребе, он разносился по гулкому коридору и выходил в открытые окна, в ночь.

Я сидел перед Ребе, словно младенец рядом с отцом. И мне незачем было притворяться, он знал обо мне все, – что движет мной, какие мысли, порывы, желания. Иногда я вынуждал его немного рассказать обо мне, и он раскрывал мне такие свойства моего характера, в которых я не мог бы признаться даже самому себе – кто я на самом деле. Да я бы и не распознал в себе эти свойства, не пришел бы к такому выводу, как он.

Несколько недель мы приезжали в эту гостиницу, а потом Дрори предложил, чтобы мы жили у него. Именно в том домике, который вошел в мое сердце навечно. Где совершались чудеса, где поднимались молитвы, которые переворачивали мир. Здесь я видел настоящего РАБАШа, наполненного одной мечтой о Творце, преданного одной великой цели – раскрыть Его миру.

Сказанное остается