Вот и получается, что каждая статья в «Услышанном» – это молитва.
Поэтому РАБАШ никогда не расставался со своей синей тетрадкой. Всегда она была с нами во всех поездках. Всегда лежала на столике возле его кровати. И так часто я видел, как он подхватывал ее, открывал там, где откроется, читал несколько строчек и замирал, словно прислушивался.
Она была частью его самого. Его сердцем, его душой. Она была неразрывной связью с отцом, а значит, и со всей цепочкой великих каббалистов.
И поэтому, когда поздним вечером 1991 года, в больнице, он протянул мне ее со словами: «Возьми ее себе и занимайся по ней», – я понял, что приближается что-то ужасное. Он расставался с ней, он передавал ее мне, онуходил.
Волшебная книга
Перескочу через годы и все-таки завершу рассказ об «Услышанном». РАБАШ скончался, тетрадь осталась у меня, и меня охватил страх – как такое возможно, чтобы это бесценное сокровище, настолько важное миру, осталось в тайне?!
Я мучился сомнениями, пока не решил, что не могу прятать ее – мир должен начать меняться! РАБАШ так хотел, чтобы наука каббала раскрылась миру, чтобы люди начали изучать ее по статьям Бааль Сулама. Поэтому я решился и напечатал ее, не изменив ни буквы.
Эти статьи – свет без кли[28]. Это раскрытия и постижения, сделанные Бааль Суламом, и читатель все время видит эти статьи по-новому, иначе.
Каждый раз человеку кажется, что это не та статья, которую он читал прежде. Она пробуждает его, изменяет, вдруг раскрывает в нем какие-то новые пласты, и он начинает чувствовать и думать по-новому – и в разуме, и в сердце. Он становится совершенно другим человеком. Это волшебная книга привлекает высший свет, под которым человек и меняется. Книга меняет его. Строит душу для раскрытия духовного, в котором человек начинает ощущать высшую реальность.
Это все обо мне
Вот так и я, подобно РАБАШу, приник к этой книге, как к источнику жизни. Я именно так ее и почувствовал – источник жизни!
Ждал минуты, когда смогу к ней вернуться. Понимал, что только она готовит меня и ко сну, и к утреннему уроку. Просыпался в два ночи, нащупывал ее на прикроватном столике, пробегал глазами несколько строчек, затем вставал, делал все утренние дела, а она уже жила во мне, тревожила, поднимала вопросы, но и утверждала: «Нет никого кроме Него». – и с этим я садился ее читать.
Закуривал на кухне, готовил кофе, еще был час до утреннего урока – это был час «Шамати». И читал:
«Есть три условия молитвы:
1. Верить, что Творец может спасти человека, несмотря на то, что есть в нем наихудшие свойства, привычки и обстоятельства, чем у любого в его поколении.
2. Все, что мог сделать, сделал, а спасение так и не пришло.
3. Если Творец не спасет, лучше смерть, чем такая жизнь»[29].
За окном ночь. В доме тишина. Едва слышно тикают часы. Я шепчу строки из «Шамати» и просто ощущаю, как они входят в меня: «Молитва исходит из ощущения утраты в сердце: чем больше ощущение отсутствия желаемого, тем сильнее его молитва. Ведь тоскующий по излишествам отличается от приговоренного к смерти, ожидающего приведения приговора в исполнение и уже закованному в цепи, каждое мгновение которого – это молитва о спасении. И не заснет он и не задремлет, а неустанно молит о спасении своей души». Сколько же силы в этих строчках! Сколько боли и желания! Я так хотел, чтобы эта молитва о спасении стала бы и моей молитвой!
Помню, когда я уже переехал в Бней Брак, РАБАШ прогуливался по улице и увидел свет в моем окне. Он подождал, пока я выйду из дома, взял меня под руку и спросил:
– Почему ты встаешь так рано?
– Готовлюсь к уроку, читаю «Шамати», – ответил я.
Я помню, как он посмотрел на меня. Помню, как мы молча шли по ночному Бней-Браку, как он сжал мою руку, словно заключал со мной союз.
Никогда этого не забуду, по сей день ощущаю это его благословение.
Именно с этого момента еще одна преграда была снята между нами. Нас сблизило «Шамати».
РАБАШ почувствовал, что эти его записи так же важны мне, как и ему, что всю свою работу я строю по ним, что не нужна мне другая жизнь, а только эта, такая, рядом с ним.
И он стал относиться ко мне не только, как к ученику, но и как к товарищу, как к сыну. Не раз он говорил мне: «Мы с тобой товарищи. Двое – это много, мы – уже группа».
Но с каждым годом я узнаю все больше о том, что же обо мне думал РАБАШ.
Вот, что я узнаю о себе
Как-то, несколько лет назад, мы с моим учеником Дороном Гольдиным, приехали на шиву[30] к близкому моему другу Джереми Лангфорду, с которым мы вместе учились у РАБАШа. Это была шива по поводу смерти его жены Яэль, которую я прекрасно знал. Там я встретил Шимона Итаха – брата Яэли. Он был в нашей группе, пожалуй, самым молодым, 20-летним парнем.
И вот мы сидим, разговариваем, и вдруг Итах говорит:
– А знаешь, я помню один случай, я тебе о нем не рассказывал. Ты как-то поругался с РАБАШем и не поехал с ним на море.
– Да, действительно, была пара таких случаев в жизни, – говорю я.