Все живы

Немного отдохнув на скамейке под высокой яблоней, они решили поход в квартиру перенести на завтра и отправились в дом бабы Гали. Боря повесил связку ключей на шею, как любила их носить бывшая хозяйка. В доме было, конечно, жарковато, но вполне комфортно. В кухне на столе лежала записка: «С приездом! В холодильнике борщ в синей кастрюле, в миске голубцы. После работы забегу. Отдыхайте! Марина». Алексей Степанович одобрительно улыбнулся: похоже, что Володе очень повезло.

Есть после торта не хотелось, и они решили пока заняться архивом. В Волгограде была специально куплена непромокаемая сумка на молнии, и Боря поставил ее в бабушкиной комнате сбоку от письменного стола. «Как бы ничего не пропустить», – с беспокойством подумал он.

– А ты составь опись, – посоветовал художник, когда Боря поделился своими переживаниями. – Вот, смотри, как раз маленький блокнот лежит, то, что надо.

– Опись?

– Ну да. Или каталог, как для выставок делают. Сначала запиши всё, что в комнатах, а я пока отдохну. Голова немного разболелась.

– Это от Галки. У нее такой крик – просто терпеть нельзя. А давайте я у бабушки таблетки поищу, наверняка что-то есть от головы.

– Не надо, спасибо. Сейчас немного полежу в тишине, и всё пройдет. Часик меня не трогай, хорошо?

Боря кивнул и занялся делом. «1. Альбом большой, темно-зеленый. 2. Альбом средний, малиновый, с коричневой ленточкой слева. 3. Папка с письмами, светло-коричневая с синим», – аккуратно вывел он и задумался. Баба Галя говорила про чемодан на чердаке. Может быть, слазить, пока Алексей Степанович отдыхает? Где был вход на чердак, Боря знал, потому что однажды зашиб на веранде ногу о приставную лестницу. Он положил в карман телефон и вышел на жаркую веранду, где пыль играла в широких, как ствол танка, лучах солнца. Мальчик открыл окна и задернул легкие занавески. Потом подошел к стене, где была закреплена лестница. Долго кряхтел, и ему, наконец, удалось вытащить ее из пазов и прислонить под углом: «Надеюсь, не поедет. Бабушка же как-то лазила. Хотя нет, наверное, дядю Володю посылала».

Боря осторожно поднялся по теплым деревянным ступенькам и вскоре оказался над люком с железной скобой. Он с усилием надавил на эту сторону люка. Тот сначала не поддавался, но Боря не собирался отступать. Он напрягся изо всех сил, уперся в самый край крышки и толкнул как можно сильнее. Люк со скрипом откинулся влево, и мальчик едва успел придержать его, чтобы грохотом не разбудить художника. Отдышавшись, он поднялся еще на две ступеньки и, замирая от страха над пустотой внизу, перевалился на некрашеные доски чердака.

Боря огляделся: большое темное помещение с маленькими торцевыми окошками, вокруг которых бело-серые кирпичи. Боря знал это слово: газосиликат. Он осторожно добрался до фасадной стенки и провел рукой по кирпичу, потом, задумавшись, обрисовал пальцем темно-серый цемент кладки. «Так вот как выглядит этот самый газосиликат, а я всё думал – какой он…» Мальчик вспомнил разговоры взрослых, когда перекрывали крышу и заодно поменяли фронтоны, вспомнил, как тоже была жара, и их, первоклассников, отпустили на каникулы пораньше. И как тогда бабушка позвонила бабе Гале и начала ей втолковывать, что его нужно закрыть снаружи как можно скорее, прямо обязательно. «А сейчас уже бабушке нет никакого дела до чужих газосиликатов, и до меня тоже. А баба Галя вообще непонятно где. А все-таки интересно, где они все – баба Галя, дядя Костя, папа».