Все живы

– Ну, так вот. Там графика требует много ресурсов компьютера. Чтобы игра не тормозила, нужно уменьшить разрешение. Но тогда будет не такая хорошая прорисовка. Понимаете? А тут везде избыток, в каждом дохлом жуке, простите. Вот зачем это? Как будто кто-то развлекался просто. И у него неограниченные ресурсы. Я не додумал тогда до конца, дядя Володя пришел и наступил на тюльпан. А потом мы пошли есть яичницу, очень вкусную, из деревенских яиц. И очень красивую. Вот почему так красиво яйцо на сковородке смотрится? Белое с ярким таким, прямо есть жалко. – Боря вдруг смутился и замолчал.

Художник задумчиво помешивал борщ, потом сказал:

– Я в детстве о таком только с Олей мог поговорить. Нас двое было повернутых, как мама называла. Родители оба инженерами работали. Любили порядок и ясность мыслей. И объяснения их были как раз из серии понравиться пчелам. Ты добавку будешь? Очень вкусный борщ.

– Нет, спасибо. А то живот на лестнице перевесит.

– Тебе сейчас нужно лечь отдохнуть немножко. Я-то даже выспаться успел.

– Ничего не снилось?

– Не помню. Вот птица какая-то орала. Но это за окном, наверное. Короче, если спать не хочешь, то на планшете поиграй. А что там за игра, которая много ресурсов требует?

– Цивилизация.

Пока Боря играл, Алексей Степанович не удержался и сам полез на чердак. С удовольствием пофотографировал старые вещи, елочные игрушки. Потом подошел к пакету. Да, Боря не зря расстроился. Художник решил без него ничего не трогать. «Переноску не переживет. Надо обязательно сегодня сделать. И побыстрее, а то солнце уйдет», – решил он и подошел к окну. Потрогал теплую доску, положенную вместо подоконника, посмотрел через запыленное стекло. Макушка разлапистой сосны, под ней куст сирени, дальше – какие-то плодовые деревья. «Да, всё хозяина требует. Жалко, что не познакомился с этим Володей. Нужно будет его пригласить, когда обратно с вахты поедет». Телефонный звонок отвлек его от раздумий. «Вы где? На чердаке, да? Вы там осторожнее, я одну игрушку возле люка положил. Хотел забрать, а в последний момент не решился. Я сейчас поднимусь. Воды захватить? Пустой пакет я уже взял, ну, для бумаг».

Через несколько минут в проеме показался пакет с пластиковой бутылкой и двумя тяжелыми стаканами.

– Держите. Пластиковых стаканчиков не нашел, – прокомментировал Боря, ставя рядом с художником бутылку и два узких тяжелых стакана с рисованными контурами бабочек.

– Ну, значит, будем пить по-буржуйски, из коктейльных. Давай руку.

– Не надо, я сам. – Боря как можно увереннее перевалился на пол, огляделся: – А где игрушка?

– Я убрал от греха. Вон, на подоконнике твой дирижабль.

– Точно! А я не мог слово вспомнить! Как думаете, если я ее заберу, это будет как?

– Это будет правильно. Только нужно будет упаковать хорошенько. Ладно, пока солнце – за дело. Сейчас, только воды хлебну. Жарковато здесь.

Они подошли к пакету. Боря вздохнул. Художник осторожно оторвал ручки, даже не пытаясь их развязать, и убрал по бокам ошмётки пакета. Они увидели стопку бумаги формата А4. Это были ксерокопии рукописного текста. Очень осторожно, страница за страницей, они переносили листы на самый яркий свет и фотографировали, потом убирали в новый пакет вниз текстом, чтобы не перепутать порядок. Потом пошли распечатки, копии каких-то документов, фотографий, даже медалей. «Просвир-кин Алексей Алексеевич», – успел прочитать Боря на каком-то свидетельстве. «Интересно, кто это? – подумал он, осторожно переворачивая и расправляя лист. – А вот и след от кабачка начинается». Действительно, с каждой новой страницей темное пятно становилось всё отчетливее. Через шесть листов бумага отказалась разделяться. Художник сфотографировал страницу, вздохнул.

Они осторожно, в четыре руки, подняли несколько листов и бережно переложили их в пакет. Остались четыре страницы, которые намертво приклеились к засохшей кабачковой луже.

– А с этими никак? – спросил Боря.

– Отодвигай дальний край, насколько получается, а я туда подлезу с фотиком. Сейчас, только настройки подшаманю. Ага, попробуем так…

Боря, пыхтя от напряжения, осторожно приподнял края еще двух страниц. Дальше всё было как коричневая трухлявая подошва.

– Всё. Мы с тобой молодцы, – выпрямляясь, сказал художник. – Выпей воды, а я спущу пакет и вернусь.

Они еще немного полазили по чердаку, заглядывая во все коробки и ящики. В одной из коробок нашлись карандашные рисунки, подписанные «Надежда» и с довоенными датами. Художник одобрительно кивнул и положил папку возле проема. Еще обнаружились два чемодана с детскими игрушками. Боря выудил куклу и поднес ее к окну. Это был мальчик с ясными голубыми глазами и ресницами-штрихами в их наружных уголках, которые справа поистерлись. Боря провел рукой по пластмассовой прическе кукленка, почувствовал под пальцами рельеф непослушных прядей.

– Хорошая кукла. Смотри, кисти подвижные. Так редко делали, – указал подошедший Алексей Степанович.

– Можно его взять? Я сам повезу.