– К вам можно? – На пороге стояла темноволосая красивая женщина и вопросительно смотрела на Лямзина. – Вы меня вызывали на сегодня.
– Вы кто?
– Я Агриппина, соседка Катерины Каранзиной.
– Ах… да, да, да, – забормотал Лямзин, – как же я забыл. Проходите, садитесь, у меня к вам несколько вопросов. Скажите, вы с Катериной хорошо были знакомы?
– Не так чтоб очень. На уровне «здрасте – до свиданья». Господи, господи, – вдруг запричитала женщина, и глаза ее увлажнились, – такая жуткая смерть. Перерезать горло от уха до уха – это ж сколько ненависти нужно иметь!
– А кто сказал о том, что Катерине перерезали горло? – опешил Лямзин.
– Так соседка из восемнадцатой квартиры. Говорит, сама видела красную полосу.
– Вашей соседке сослепу так показалось. Каранзину задушили леской, после чего на шее остается красная борозда. Давно в том доме живете?
– Я вообще в нем сейчас не живу, прихожу только иногда посмотреть, все ли в порядке. То, что я повестку в почтовом ящике увидала, просто счастливая случайность. Иногда неделями некогда заглянуть.
Посетительница улыбнулась, и лицо ее словно просветлело. Строгая красота смягчилась, лицо стало милым и таким трогательно-беззащитным, что Лямзин невольно залюбовался и усилием воли вернул себя в русло беседы.
– Значит, живете по другому адресу. С кем?
– С дочерью.
– А муж?
– Мужа нет, мы развелись.
– У меня устаревшие сведения, – пробормотал Лямзин, черкая что-то в блокноте. – А вот скажите, Катерина Каранзина была мирным человеком? Часто ли она ссорилась с кем-нибудь?
– Да вроде бы нет… – задумавшись, протянула Агриппина. – Во всяком случае, я никогда не бывала подобному свидетелем. Вот только недавно…
– Да? – насторожился Лямзин.
– Из ее квартиры я слышала громкие голоса, похоже, она ссорилась с кем-то. Не уверена, но мне показалось, что второй голос, мужской, был ее бывшего мужа, Антона. Это важно?
– Да, – вяло согласился Лямзин, – хотя, пожалуй, уже бесполезно.
– Почему?
– Антон Каранзин погиб, и узнать у него, что он делил с Катериной и по какой причине ссорился, мы теперь не сможем.
– Какой ужас! – Женщина прижала руки к лицу и всхлипнула. – Кому же они так дорогу перешли, что их обоих убили?
– Почему думаете, что Антона убили?
– А разве нет? – шепотом спросила Агриппина, и глаза ее расширились от ужаса.
– Не фантазируйте. Антон сам повесился, есть заключение судмедэксперта. Насчет Катерины – все может быть, но мне важны не фантазии, а факты. Может быть, вам известно что-нибудь о проблемах Каранзиной?
– Я последние годы не общалась с ней. К тому же ее, я слышала, два года не было в России. Катерина, конечно, была очень амбициозным человеком, и хотя карьеры особой не сделала, Антону очень доставалось от нее, вечно она над ним насмехалась и упрекала в непрактичности. Антон терпел, и даже на развод она сама подала. Он мягкий очень, вряд ли бы решился развестись, так бы и терпел всю жизнь.
– А вы знали, что Антон сильно пьет?
Агриппина задумалась, а потом медленно покачала головой.
– Он раньше не пил. А я, как замуж вышла, уехала из того дома. Квартиру некоторое время сдавала, а потом, когда начались трения с супругом, жильцов перестала пускать: боялась, что в любой момент самой жить негде станет. Но случилось так, что муж сам ушел, а квартиру, в которой мы с ним жили, на дочь отписал. Мы и сейчас там живем. А эта, в Алтышниковом переулке, стоит пустая – ремонтировать надо, да у меня все руки не доходят.
– Так вы говорите, слышали недавно звуки ссоры из квартиры Каранзиной. Что-нибудь еще можете рассказать об этом? – свернул к прежнему разговору Лямзин.
– Нет, ничего. Может, кто-то из соседей слышал?
– Может, – легко согласился Лямзин. – Только я лишь от вас узнал, что у Каранзиной была ссора в доме. Остальные даже не в курсе, что она вернулась.
– Врут, – уверенно кивнула Агриппина, – уж если мне известно, что Катерина в Москве, то те, кто в доме постоянно живет, и подавно должны были знать.
– Ну, почему сразу врут? Может, просто внимания не обратили. Кстати, а вы до вашего переезда на другую квартиру тесно с Катериной общались?
– По-соседски, не больше, – покачала головой Агриппина. – Каранзина не слишком приветливой была, все время с таким видом ходила, будто она королева, а все остальные – чернь. Не обидно, но противно и смешно было.
– Спасибо, у меня пока все. Вас вызовут, если ваши показания еще понадобятся.
Выйдя на улицу, Никита вздохнул полной грудью и блаженно улыбнулся. Будто полжизни в заточении провел, таким все вокруг кажется новым и необыкновенным.
«Сейчас поскорее домой, к Эльзе», – мелькнула шальная мысль. И тут же заныло в груди: нет там Эльзы!
Нужно поскорее вернуть свой старый телефон, вдруг она звонит и не может дозвониться ему? Никита торопливо зашагал по улице, глядя себе под ноги и машинально обходя идущих навстречу людей.
– Держи! Держи его! – раздался крик. Мимо Лаврова пронесся мальчишка, прижимающий что-то, судорожно зажатое в кулаке, к груди, двое других неслись следом за ним, как борзые.
– Не отдам, мое! – завопил первый, когда его настиг один из догонявших.