Детей тут же окружили женщины, и мальчишки наперебой начали доказывать каждый свою правоту.
К ним уже со всех ног торопилась старушка, судя по всему, бабушка убегавшего мальчика. Никита посторонился, пропуская ее, – и натолкнулся взглядом на старика. Тот был одет так же, как и тогда, во время дождя, и сначала смотрел пристально, даже с состраданием, но едва понял, что Никита узнал его, повернулся и пошел прочь.
– Постой! – крикнул Лавров и бросился за ним следом. – Подожди!
Старик ускорил шаг, почти перейдя на бег, и свернул под арку, в проход между домами. Никита тоже побежал. Добрался до нужного поворота в два прыжка, свернул во двор и удивился: никого. Только кружащаяся карусель, словно с нее только что соскочил на ходу ребенок, да раскачивающиеся качели.
Никита присел на скамейку и задумчиво уставился на воробьишку, терпеливо терзавшего арбузную корку. И вдруг явственно расслышал скрип подвальной двери, а затем неторопливые шаркающие шаги. Никита замер, прислушиваясь, затем сорвался с места и побежал к спуску вниз.
В подвале было темно и холодно. Трубы, на которых обычно любят греться дворовые кошки, пустовали. Лавров чиркнул зажигалкой и осветил стены, разыскивая выключатель. Старый, допотопный, с рычажком вместо клавиши – настоящий раритет. Лампочка оказалась не лучше: тусклая и запыленная. Света она давала совсем мало, только небольшой круг в центре, углы же тонули в темноте.
В следующем помещении было то же самое, и Никита, озираясь по сторонам, попытался решить, куда дальше идти. Шорохи, тихий шелест, капающая где-то вода и запах плесени и гнили… Чуть дальше луч света из маленького окошка под потолком осветил колченогий стул, сложенные рядом кирпичи с положенной на них фанерой, старый помятый чайник и кучу какого-то тряпья в углу. Неужели старик – бродяга и здесь его жилье…
– Эй, вы тут? – окликнул Никита.
Тряпки в углу зашевелились. Сначала из кучи появилась худенькая детская рука, затем – взъерошенная белокурая головка, потом девочка села и сонно заморгала глазами.
Можно было ожидать кого угодно: собаку, кошку, бомжа, но только не ребенка. Комок подступил к горлу, Никита судорожно рванул воротничок и, склонившись, хрипло спросил:
– Как тебя зовут? Где твоя мама?
Лицо у крохи вдруг исказилось, и по нему ручьем потекли слезы. Ребенок плакал беззвучно, не издавая ни всхлипа, ни вздоха, и у Лаврова сжалось сердце. Так плачут дети, когда за каждый неверный шаг их ждет оплеуха. Забитые и никому не нужные дети. Никита поспешно подошел к девочке и присел перед нею на корточки. В кармане нашелся чистый, пахнущий французскими духами платок, но только он протянул руку, чтобы вытереть им слезы, как дитя уткнулось ему в ладонь.
– Ты чего? – растерялся Лавров.
– Пахнет. Так хорошо пахнет… – Ребенок засмеялся, запрокинув голову, и луч света упал на тоненькую шейку и худенькое лицо. Глаза у девочки оказались синие-синие, как озера, а кожа бледной и прозрачной, словно лепестки цветка, выросшего в тени.
Это стало последней каплей. Никита поспешно сбросил с себя плащ, завернул в него ребенка и, спотыкаясь, вылетел на улицу. Тонкий плащ и то тряпье, в которое была одета девочка, вряд ли способны защитить от промозглого ветра, и Никита крепче прижал малышку к себе, закрывая от ветра руками. Выскочив на стоянку такси, он сел в первое попавшееся, продиктовал адрес и гаркнул на замешкавшегося шофера:
– Да скорее же!
Дитя прижалось к нему всем тельцем и положило головку на грудь. Никиту вдруг охватило странное чувство: будто бы это их с Эльзой ребенок, которого они когда-то не решились родить.
Жена забеременела сразу, как только они начали встречаться. Не было тогда еще ни квартиры, ни уверенности в завтрашнем дне, ни стабильной зарплаты. Решая, оставить ребенка или нет, они долго разговаривали. Эльза плакала, а он уговаривал, уверяя, что у них еще будут дети. Сейчас же – совсем не ко времени. Вот потом… потом, они обязательно обзаведутся парочкой-тройкой детишек.
Не случилось.
Как часто после он вспоминал тот давний разговор! И жалел обо всем. Если бы они оставили того ребенка – говорят, была именно девочка, – ей сейчас было бы около восьми лет. И ведь вырастили бы! И похлеще Бог испытания дает, а тут всего лишь ребенок…
Он не заметил, как слезы набежали на глаза. Вдруг девчушка выпростала из-под плаща тоненькую ручку и протянула к его щеке.
– Ты плачешь, да? – Она так доверчиво и грустно смотрела ему в глаза, что он не выдержал и, порывисто прижав ее к себе, поцеловал в выпуклый высокий лобик.
– Знаешь, ты очень красивая и похожа на мою дочь, – хрипло сказал Никита.
– А она потерялась, как и я? – Глаза широко распахнулись, и в них заплескалась надежда.
– Да, потерялась. Ты не открывайся, а то замерзнешь. – Лавров поплотнее запахнул полы плаща и подоткнул их со всех сторон. – Ты почему совсем раздетая? Где твои вещи?
– А у меня их нет, – вздохнула малышка. – То есть когда-то они у меня были, а сейчас – нет. Дядя Коля сказал, что принесет мне их, и пропал. Тебя как зовут?
– Никита. А тебя?
– Мария, – прошептала девочка.