Профессорская квартира в “Доме с рыцарями”, куда возрожденный университет по разнарядке вселил семейство новоназначенного декана филологического факультета, оказалась поразительным образом совершенно не разграбленной. Мебель, посуда, чуть ли не фотографии в рамочках, так и оставшиеся висеть на стенах, и зонтики, навсегда забытые в плетеной стойке у входной двери, — все сохранилось от ушедшей эпохи и бежавшей семьи.
В этой квартире, среди этих безымянных теней, им предстояло прожить почти пятнадцать лет. За следующие пятнадцать лет студенты и аспиранты, выпущенные дедовым факультетом, образовали целое научное направление, полноценную “львовскую школу русской филологии”. Ляля превратилась в писаную красавицу и в первый раз вышла замуж. Боб вырос, прославился своими выходками и романами на весь город и невзначай наименовал заведение этажом ниже.
Никто из тех, кто в сегодняшней безликой “Пузатой хате” по-прежнему объясняет кому-то по мобильнику, что “сидит под Бобом”, понятия не имеет, о каком таком Бобе идет речь. Кольцо замкнулось: он сам стал бесплотной тенью, вот только от него осталось не лицо, как от тех, что смотрели на пришельцев со стен этажом выше, а наоборот, одно имя.
Теперь получилось, что от того львовского быта у меня не сохранилось ничего: ни щепки, ни гвоздика, ни картинки. Только рассказы, адрес дома, вокруг которого я, сам не зная зачем, бродил однажды ярким осенним утром, глядя на плотно задернутые кем-то шторы второго этажа, за плечами двух гранитных рыцарей. Ну, и еще несколько рецептов, навсегда поселившихся на нашей кухне с тех пор, как принесла их повариха с ресторанной кухни внизу: ее иногда нанимали на подмогу, когда у деда собиралась большая профессорская компания.
Так что там, кстати, с теми грудками-то? А. Ну да. Вот слушай.