Все меняется

В нескольких ярдах от тропы упал большой благородный каштан – или, скорее, был повален, потому что не с вывороченными, а с обрубленными корнями лежал под наклоном, сцепившись верхними ветками с соседними деревьями. Невилл подсадил Джульет на толстую часть ствола, достал карманный фотоаппарат, с которым не расставался, и попросил ее снять капюшон. Свет был слабым, приятно угасающим до сумеречного, и он понимал, что снимки получатся так себе, но она-то этого не знает, а он сделает еще много других, которыми наверняка угодит ей.

– Так, а теперь я, как заправский профессионал, буду тобой командовать.

– Ладно.

Приятнее всего было притворяться, будто ей не очень-то и хотелось. На снимках большинство моделей выглядели скучающими, и теперь она старалась подражать им, но добилась только одного: он решил, что она испугалась, стал ласково поддразнивать ее, уговаривать повернуть голову, сместить корпус, поставить руки так, как ему хотелось.

Он работал, пока она не застучала зубами от холода, а его не захлестнули угрызения совести.

– Моя дорогая, надо же было сказать мне! Когда я увлекаюсь, я не замечаю ничего. Мне так жаль, – он сам надел на нее капюшон, растер ей ладони, а потом, обняв ее, помог встать на ноги, которых она уже не чувствовала, потому и споткнулась. Тогда он подхватил ее на руки и понес к машине.

– Я хоть немножко сгодилась? – спросила она, когда снова смогла говорить.

– Сгодилась – для чего?

– Для работы моделью.

– А, это! Да, разумеется. Из тебя получилась чудесная модель. Лучше и не придумаешь.

Она испустила глубокий вздох удовлетворения.

Он порылся в боковом кармане и вытащил помятый пакетик мятных «поло».

– Они тебя согреют.

– А ты будешь?

– Буду. Положи мне. – Он сбавил скорость, повернулся и на секунду ощутил губами прикосновение ее холодных пальцев.

Уже почти стемнело, крупные снежинки с праздной неопределенностью медленно слетали с неба.

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать. Ну, вообще-то почти шестнадцать, – ответила Джульет сдержанным, взрослым голосом: вопросы про ее возраст она терпеть не могла, потому что слишком уж часто за ними следовал тошнотворный покровительственный тон. – А тебе?

– Мне двадцать шесть. Довольно-таки юные двадцать шесть.

Господи, думал он. Нам придется ждать долгие годы.

– На десять лет больше, чем мне, – со спокойным удовлетворением подытожила она. – Это не так-то мало. Но на самом деле ты не кажешься таким уж старым.

Он начинал ей нравиться – за внешность, которая, если приглядеться, оказалась и яркой, и романтичной: на лоб косо падал темный локон, скулы были высокими, глаза менялись каждый миг – становились то насмешливо-обаятельными, то приобретали иное, незнакомое ей выражение. Эта загадочность пришлась ей очень по душе.

Снегопад усилился, снежинки становились белыми, только когда долетали до ветрового стекла, зато теперь не таяли, а лежали там, где упали; вскоре от снега обочины, живые изгороди и поля за ними заблистали. «Дворники» вместо того, чтобы нехотя и небрежно описывать дуги по стеклу, двигались с трудом и протестующе скрипели. Ветровое стекло изнутри начало запотевать от их дыхания, и они по очереди протирали его ладонями. К тому времени как они миновали Сэдлском и добрались до поворота налево, который выходил к шоссе на Бэттл, разыгралась метель.

– Ты как, ничего, моя дорогая? Извини, что здесь так холодно.

– Немножко замерзла, но в остальном все хорошо. – Поездка превратилась в настоящее приключение. Помолчав, она спросила нерешительно – не хотела показаться слишком наивной: – А почему ты все время говоришь мне «моя дорогая»?

– Потому что я обнаружил, что так оно и есть, – прежде чем броситься в омут головой, он чуть помедлил. С чего начать? – Это началось сегодня за обедом, то есть совсем недавно. Дело в том, что я увидел сегодня, как ты сидишь за столом напротив меня, и вдруг – разумеется, ничего подобного я и не ожидал, – вдруг испытал к тебе чувства… да, пленился. Вообще-то я полюбил тебя – влюбился. Теперь я понимаю, почему это называют «любовью с первого взгляда».

Он остановил машину, чтобы как следует разглядеть ее – узнать, как она восприняла его слова.

Она обхватила себя обеими руками и обратила на него сияющие глаза.

– Влюбился в меня? Честно и по правде? Вот это да! Так ты поэтому подарил мне то миленькое зеленое колечко?

– Да, пожалуй.

– В знак помолвки?

Он кивнул. И осознал – уже не в первый раз за этот день, – что она еще совсем ребенок, хоть и выглядит старше своих лет.

– Но мне кажется, нам никому не следует об этом говорить, – продолжал он, и она прервала:

– Нет, конечно! Гораздо интереснее, если это будет секрет. А то мама взбесится. Она считает, что я еще слишком мала и не доросла для всего взрослого и увлекательного.

Дальше заходить нельзя, подумал он. Приложил руки к ее щекам, взял ее лицо в ладони и запечатлел целомудренный поцелуй на ее нежных алых губах.

– Вот так. Это чтобы скрепить второе соглашение между нами. Никаких насмешек над жертвами банановой кожуры, и никому из родных ни слова о нашей тайне.