Всадники

— Прости мне, — произнес Урос, — что я не сразу поздоровался с тобой. Но это случилось, Аллах свидетель, не из-за невоспитанности или наглости. Лишь присутствие здесь этого святого человека, принудило меня поступить так…

При этих словах Амчад Хан тихо рассмеялся.

— Не советую тебе обращать внимание на слова Салмана Хаджи, о сын Турсена, — благосклонно ответил он Уросу. — Он говорит все, что приходит ему в голову.

— Я не говорю ничего, кроме слов правды! — пролаял Хаджи.

— Правды самого Али! Правды самого Али! — произнес другой, странный, низкий и грубый голос, скрипучий, как плохо смазанная дверь.

Урос обернулся. Позади паломника, рядом с Мокки, стоял человек одетый в нищенские лохмотья. Он был так же высок, как и Мокки, но тощий, словно скелет.

— Али, Али! — выкрикнул странный голос.

Урос подумал, что эти слова относятся к святому Халифу-мученику, которого в северных провинциях люди почитали наравне с Магометом. Он помнил, что большая мечеть, с небесно-голубым куполом, стоящая в Мазари-Шарифе была построена в его честь.

Неожиданный испуг отбросил его обратно на подушки. Та самая, черная птица, почти коснувшись его крыльями, пролетела над ним… Огромный ворон опустился на голову тощего человека и закаркал. Его когти и клюв были ярко-красного цвета.

— Не пугайся, — тихо сказал Амчад Хан Уросу. — Хассад, хозяин этого ворона, и он покрасил его клюв лаком; ему кажется, что так красивее.

— Так значит, Али… это ворон? — спросил Урос.

— Я тут ни при чем, — усмехнулся Амчад Хан. — Хассад убежден, что дух великого халифа живет в этой черной птице.

И еще тише, добавил:

— Тебе нужно только посмотреть ему в глаза… и на его худобу… понимаешь?

— Хм, — ответил Урос, — понимаю одно: он любитель гашиша.

— Ни одна строка в книге книг не запрещает правоверному насыщаться растениями, если он этого хочет! — рявкнул Салман Хаджи, услышав его последние слова.

В этот момент толпа вокруг них пришла в движение, все вставали и приветствовали кого-то. Встал даже Амчад Хан. Только двое остались сидеть на своих местах: Урос из-за болезни, и Хаджи из-за зеленого тюрбана.

Еще совсем молодой человек прошел сквозь толпу. Он был одет в европейский костюм и берет из каракулевой шерсти. Его сопровождал полицейский в униформе.

— Надо же! Глава округа оказал нам честь, — сказал Салман Хаджи, и лицо его скривилось. — Этот мелкий чиновник заставляет ждать паломника, совершившего хадж в Мекку. Он никогда не торопится. О, нет, он спокоен всегда…

— А к чему торопиться, святой человек? — задал ему вопрос Урос.

— Я пришел сюда ради игры, вот к чему! — воскликнул тот нетерпеливо.

Скрытая страстность послышалась на этот раз в его словах, а в тусклых, до сего момента, глазах — вспыхнул потаенный огонь. Поняв, что паломник, так же как и он сам, одержим демонами случая и фатума, Урос почувствовал себя более близким этому неприятному человеку, чем даже добродушному Амчад Хану, который спокойно пропускал сквозь пальцы свои дорогие четки из крупного, темно-синего лазурита.

Глава округа занял место рядом с Амчад Ханом. Полицейский вытащил свой свисток.

И по первому звуку, распахнулись двери двух полуразвалившихся хижин, находящихся у входа на арену, и оттуда вышли два крупных барана.

Глава округа повернулся в Амчад Хану:

— Два прекрасных и сильных животных, не правда ли?

Урос был с ним согласен. Оба барана были одинаковой величины; на серой шерсти одного были нарисованы краской бурые полосы, а на шерсти другого синие пятна, но у обоих имелись широкие лбы и мощные закрученные рога.

Салман Хаджи откинул голову назад и сказал Хассаду, гладившему перья ворона:

— Они оба избалованны и ленивы.

И это тоже было верно. Никто из баранов не хотел выходить на арену. Без всякой злобы смотрели они друг на друга. Первым на арену вышел тот баран, чей хозяин с большей силой тащил его наружу за рога.

— О, Гамаль, ты даже более быстр, чем твой баран! — насмешливо закричали люди из толпы.

— Эй, Ахмад, смотри, а твой баран-то уже спит!

— Бараны… бараны… А вы не ошиблись? Я, вот, видел овец, так те были поопаснее!

Гамаль и Ахмад одетые в одинаковые, просторные, стираные рубахи и штаны, покраснели до краев своих аккуратно повязанных тюрбанов. Они оба были еще очень юны. И каждый, в ответ на насмешки, принялся расхваливать достоинства своего барана, так громко, как только мог.

— Он умен и силен, как десять баранов вместе взятых! В бою непреклонен! Храбр, как никто другой!

— Поставьте на моего барана, и вы разбогатеете!

— Мой баран принесет вам столько афгани выигрыша, сколько шерстинок у него на спине!

Все это было, конечно же, чистейшим враньем и бахвальством. Все это знали и пастухи тоже.

Но очень скоро толпа сама поверила их восхищенным словам — она желала быть обманутой. И поэтому все закричали:

— К бою! К бою!

Уже делались первые ставки. И Урос поймал себя на том, что щупает пачку купюр, которые были у него в поясе. Сколько там могло быть? Он не знал. Он не любил считать.