Всадники

— Шесть месяцев в году эта страна недоступна для людей и животных. Снег покрывает все… Но весной все там начинает цвести. Цветы расцветают сплошным ковром по всей земле, покрывая подножия гор, и цветут даже летом, а когда кончается зима, караваны, один за другим, приходят в эти долины.

Пуштуны… каждый год Большие кочевники приводят свои стада на поля Хазараджата. Когда они все собираются там, тогда — слушай, большой саис — тогда они устраивают там великий праздник, годовой базар.

Самые гордые племена в своих самых лучших одеждах, — пятьдесят, сто тысяч их там, или больше, не знаю, — со всеми их палатками, коврами, драгоценным оружием… Трубачи, тамбурины, танцоры — там есть просто все! И мы с тобой тоже будем там, безбоязненно среди Больших кочевников, как равные в новых, красивых одеждах, и ты тоже — красивый и сильный, на лучшем коне мира, — лучший из всадников! И все, все будут завидовать нам!

Шепот Серех, ее волнующий голос и тепло ее тела под его чапаном, дурманило Мокки так сильно, что он думал лишь о том, как он положит этот город из палаток к ногам своей возлюбленной. Он взял ее лицо в свои большие руки и тихо сказал:

— Пойдем и заберем Джехола.

Серех обняла его и прижалась к его губам долгим поцелуем.

Лампа во дворе горела уже совсем слабо. Взглянув на узкое окно, они оба успокоились: там больше никого не было.

— А если шум разбудит вдову и она увидит, как я увожу Джехола? — спросил Мокки.

— Тогда ты ответишь ей, — прошептала Серех, — что по приказу своего хозяина, ты ведешь его к реке, чтобы искупать.

Тихо прошли они через большой зал и остановились у порога комнаты, где спал Урос. Он лежал у стены и не двигался, а его лицо напоминало лицо мертвеца.

— Ты уводи коня, — прошептала Серех, почти не разжимая губ, — а я вытащу у него завещание, у меня очень легкая рука.

Мокки отвязал Джехола, и конь поднялся. Жеребец не беспокоился и лизнул Мокки щеку. Серех склонилась над Уросом, легонько ощупывая его одежду в поисках сложенной пополам бумаги, нашла ее и схватила за край…

— Чтобы забрать ее, вам надо бы сначала меня убить, — произнес в этот момент Урос совершенно спокойным голосом.

От неожиданности Серех закричала, а Мокки вцепился в гриву Джехола изо всех сил, чтобы устоять на подкосившихся ногах.

— Ты там, привяжи Джехола снова, — приказал ему Урос. — И останься рядом с ним. Завтра утром позаботишься о моей ноге. А девка… пошла вон отсюда! Быстро!

Серех убежала прочь, спотыкаясь. А Урос почувствовал себя словно перед началом грандиозного бузкаши: ясно и уверенно.

Красная молния и Пятнистый шайтан

Солнце стояло уже в самом зените. Они отправились в путь на рассвете и шли по дороге, которая хотя и поднималась круто вверх, но была широка и удобна, и проходила возле стройных тополей, маленьких полей пшеницы и фасоли, и иногда встречающихся на склонах, густых посадок винограда.

Везде протекала вода: маленькие ручьи, речки, арыки, проведенные на поля, и даже на покрытой камнями земле здесь росла трава. Дорога заметно оживилась, и иногда они проезжали мимо крошечных кишлаков, состоящих из пары глинобитных домов.

Мокки бежал впереди, низко опустив голову. Он невыносимо стыдился самого себя и мысленно повторял и повторял такие слова: «Прости меня, о прости меня, сын Турсена. Злой демон помутил мой рассудок, что я решил ограбить тебя и бросить беспомощного.

Я убийца, да, убийца! Никогда больше, нет, никогда, Аллах свидетель, — никогда даже в мыслях, — не посмею я сделать что-то плохое человеку, который подарил мне Серех.»

Он часто оборачивался назад, пытаясь встретиться взглядом с кочевницей.

Она шла позади Джехола, опустив голову, но держалась еще более упрямо, чем раньше.

Заходящее солнце окрасило лежащие перед ними скалы, у подножия которых протекала река, и руины древнего города на их вершине — в пылающий красный цвет.

— Аллах, о Аллах! — сказал Урос.

— О Всевышний! — воскликнул Мокки.

— О Милосердный! — прошептала Серех.

Долго стояли они там, восхищенные этим зрелищем.

Затем Урос направил коня вперед, на склон, протоптанный бесчисленным количеством ног и копыт, проходящий между скальным массивом и рекой. Дорога шла вверх, параллельно мощному течению реки. Но вот она стала более пологой, и вода потекла спокойней. В этот момент перед ними открылся вид на долину Бамьяна. Путешествующие остановились вновь. Перед ними лежал огромный оазис: и на высоте три тысячи метров, он казался чудом и нереальным видением.

Сверкающие речки пересекали его, везде виднелись маленькие рассыпанные кишлаки: деревья, поля, огороды и фруктовые сады покрывали эту зеленую, плодородную долину. Мирные стада, подгоняемые пастухами, тянулись по его дорогам, а так же и караваны, ищущие с приближением ночи, места для привала.

От скрытых за деревьями домами, поднимался в небо дымок. Они приближались к Бамьяну и прибавили шагу: желание, найти как можно быстрее хороший постоялый двор, где можно было бы наконец основательно отдохнуть, заставляло их торопиться, несмотря на усталость.