Время жестоких снов

Они боялись, что горожане попытаются проникнуть в Дом исцеления силой, но громкие удары в дверь и ставни прекратились почти сразу же. Киран поднялся на чердак и осторожно выбрался на крышу через окошко, а оттуда вскарабкался на крышу соседнего дома, который был повыше. То, что он увидел, внушало безграничный ужас: улицы Ахимсы, окрашенные лучами заката в алый, опустели. Огромный город не мог вымереть сразу хотя бы по той причине, что в нем всегда находились те, кто избегал скопления народа да и вообще людей; но, так или иначе, Киран никого не увидел. От контраста с недавними празднично одетыми толпами его пробрал озноб. Он спустился обратно на первый этаж Дома исцеления и в ответ на вопросительный взгляд Иши просто покачал головой.

Они читали книги.

Они искали способ.

Но способа не нашлось, и вот теперь, потратив немало сил на то, чтобы вспомнить пароль, он стоит у наружной двери Гиацинтовой башни – ведь ему очень, очень нужно убедиться, что в этом внезапном аду хотя бы Альда осталась жива и невредима.

– Глохнут в душе тумана, – повторяет он осипшим голосом, – моя тропинка…

– Пароль поменялся, дубина, – раздается с той стороны. Скрипнув, в двери открывается окошко, а за ним виднеется знакомое лицо. Он таращится, почему-то сосредоточившись на подпиленных острых зубах.

– Где она, Зои-нэ? Что с ней?

– Откуда мне знать? – неприветливо отвечает Зои-нэ. – Меня не пускают на башню. Я же не из Чистых.

– Она там? Значит, она жива?!

– Откуда мне знать? – повторяет воительница. – И вообще, какое твое дело? Иди, горожан лечи… если сможешь.

Он вздрагивает, словно от удара. Говорит тихо и хрипло:

– Я должен знать, Зои-нэ. Я… я должен.

Она вздыхает.

– Послушай, я правда ничего не знаю, здесь такая же кутерьма, как и снаружи. Но… четверть часа назад на башне подняли флаг с перевернутым гербом. Это означает, что кто-то из наших хозяев умер.

Его сердце превращается в камень и устремляется туда, где в недрах земли течет черная вода.

– Кто-то еще сегодня покидал башню?

– Нет, – отвечает она после короткой паузы. – Только Альда.

Боль.

Он поворачивается и медленно уходит прочь от запертой двери.

Морвит сидит за столом в Доме исцеления и глядит в раскрытую книгу. Книга перевернута, но он этого не замечает. Он просто смотрит, и оранжевые огоньки в глубине его глазниц едва теплятся. По лицу – по черепу, обтянутому иссохшей твердой кожей, – невозможно ничего прочитать.

Ила и Каси забрались в любимое кресло учителя и сидят там, обнявшись.

Киран приходит, мрачный как северный ветер. Садится напротив учителя, подперев голову рукой, незрячим взглядом смотрит в книгу, очень долго молчит. Потом, прочистив горло, тихо спрашивает:

– Скажи, почему ты тогда выбрал именно меня?

– Выбрал? – переспрашивает Иша.

– У соседки был сын чуть старше – может, года на два-три, – говорит Киран. – Он упал с большой высоты во время строительства храма в Северном округе и сломал спину. Ты мог взять в ученики его, но почему-то взял меня. – Его верхняя губа приподнимается, обнажая зубы. – Только не говори, что так повелела Великая Избавительница. Может, и повелела – но истолковал это повеление ты. Ты выбрал меня по какой-то причине. Я хочу знать, по какой. Что главное в будущем ученике морвита, слуге Смерти?

Иссохший труп беззвучно вздыхает.

– Мне триста лет, Киран. Из них я прожил как человек только двадцать пять, а все остальное время постепенно превращался в это страшилище, которое сейчас сидит перед тобой. Я воспитал не один десяток учеников, которые заменили мне давно потерянных детей, но ни разу – ни разу, Киран! – меня не спрашивали о том, о чем спросил сейчас ты.

– Я хочу знать, – тихо повторяет Киран.

Иша встает, подходит к книжной полке, медленно ведет черным пальцем по корешкам. Обнаружив анатомический атлас, вытаскивает и листает, пока не находит изображение человеческого тела – схематичное, бесполое – с обозначенными на нем средоточиями атм. Мозг, глаза, гортань, сердце, печень, пах…

– Атмы бывают разные, – говорит Иша таким тоном, словно начинает очередное занятие с учениками, – потому что их порождают разные души. Старые, страдающие, калечные – или спокойные, умиротворенные, довольные собой… а также молодые. Молодые и чистые, Киран. Не способные поддаться мерзости этого мира. Твоя болезнь тебя не осквернила, но отгородила от всех, и ты вырос, оставшись внутри ребенком. Ты настоящий дар для любого учителя-морвита, и Великая Избавительница была очень довольна, что я тебя нашел.

Киран кивает, как будто услышал именно то, что ожидал услышать.

Встает. Подходит к учителю, обнимает его.

Подходит к креслу, в котором жмутся друг к другу Ила и Каси, и хочет им что-то сказать, но вдруг замечает, что лица детей странно неподвижны, а в глубине их глаз горят оранжевые огоньки.

– Иша, – говорит он слегка растерянно. – Кажется, мы не одни.

Морвит, ахнув, делает шаг вперед – и застывает вместе со всем миром.