Время жестоких снов

Сперва он увидел незнакомца со спины. Тот был очень высоким, с широкими плечами и тонкой талией, с длинными черными волосами, которые струились по плечам. Ни накидки, ни вуали; он ничего не боялся. Не обращая внимания на танцовщиц, он прошел к краю сцены, и там повернулся, так что Киран наконец-то смог его рассмотреть.

Он ахнул. Это был Аджит… и в то же самое время – не Аджит.

Лицо короля карманников причудливо вытянулось, глаза выпучились – и левый, хоть и был на месте, оказался белого цвета, в отличие от правого, по-прежнему золотисто-карего. Нос удлинился и изогнулся крючком, подбородок выдвинулся вперед, а губы искривились в жутковатом подобии улыбки. Казалось, кто-то вылепил из глины двойника Аджита, раскрасил его и оживил. Но кто и зачем?

Киран знал лишь один ответ на вопрос, и от этого ответа его сердце на миг замерло.

– Идем отсюда. – Он схватил Альду за талию и увлек за собой. Она взглянула на него растерянно и испуганно – конечно, тоже узнала человека, с которым они столкнулись не далее как позавчера. – Идем быстрее, мне это не нравится…

– Жители Ахимсы! – провозгласил король карманников со сцены. Гул, прокатившийся по толпе, когда он сорвал выступление танцовщиц, стих. Зрители стояли плотной стеной, Киран не мог через нее пробиться, и оттого ему пришлось вновь повернуться лицом к «Аджиту». – Я рад приветствовать вас от имени моего владыки! Возрадуйтесь: теперь это и ваш владыка. И имя ему… – Он обвел собравшихся горящим взглядом, отчаянно скалясь. – Полуночный Князь!

И, вскинув руку, щелкнул пальцами.

Тотчас же купол над площадью померк. Сквозь просветы продолжало светить солнце, но с цветами что-то произошло – они… изменили цвет? Что-то легкое и невесомое опустилось на ресницы Кирана; он поднял руку, снял это и растер между пальцами. Оно превратилось в сероватый порошок.

Пепел.

Мгновенно сгоревшие розы начали осыпаться все быстрей, и люди закричали. Он обнял Альду, теперь уже совершенно не заботясь о приличиях, и прижал к себе, лихорадочно соображая, куда бежать. Мельком увидел на сцене Аджита: король карманников так и застыл с поднятой рукой, с оскаленными в звериной ухмылке зубами, словно изваяние, но его тело на глазах обрастало густой черной плесенью и как будто начинало плавиться под нею.

– Что происходит? – крикнула Альда, когда вокруг сделалось очень шумно и паникующая толпа стала напирать со всех сторон. – Что случилось?!

– Это Дети Праха! – крикнул в ответ Киран. – В Ахимсу пришли Дети Праха!..

IV. Владыки Праха и Пепла

– Глохнут в душе тумана, – кричит Киран у ворот Гиацинтовой башни, – моя тропинка и песня! Моя тропинка и песня!

Он кричит это уже третий час под черным небом новой Ахимсы, в которой не настало утро. Он охрип, но не сдается, потому что у него больше ничего не осталось. После того, как в толпе на площади под куполом из сгоревших роз перед ним, словно из-под земли, выросла Зои-нэ и отняла Альду, которая от потрясения почти не сопротивлялась, он не видел ничего, кроме черной плесени.

В черную плесень превратилась треть людей, так и не сумевших покинуть площадь.

В черную плесень превратилась Девика вместе со всеми своими посетителями, в чем он убедился, когда заглянул в таверну, пытаясь разыскать Ишу.

В черную плесень превратился отряд городских стражей… ну как, как они собирались сражаться с Детьми Праха? Ведь даже дети знают, что ни мечи, ни копья не берут тех, кто вырос, как сорняк, на перегное из душ, распавшихся тысячи лет назад; тех, кому Великая Избавительница не указ. Тыкая острым лезвием в золу, огонь не погасить.

Он все-таки разыскал Ишу, а вместе с ним – Илу и Каси, когда, отчаявшись, брел домой. Морвит стоял на крыльце Дома исцеления, выдавая людям пузырьки со снадобьями. Киран издалека узнал по этикеткам, что это самые мощные атма-зелья из припасенных на черный – ха, ну надо же! – день. В тот момент он понял: дела и впрямь идут хуже некуда.

«Я его видел, – сказал тогда морвит, блеснув глазами из-под капюшона. – Я видел Полуночного Князя. Он шел по улице в сопровождении двух приспешников, держал в руках какой-то свиток. Изломанные крылья волочились у него за спиной…»

Зелья закончились через четверть часа, и они заперлись в Доме исцеления, чтобы сделать новые. В какой-то момент Иша встал, спустился в подвал, но вернулся почти сразу с огромной бутылью, в которой плескалась прозрачная жидкость. Не сказав ни слова, он начал разливать ее по склянкам. Киран сдержал приступ тошноты.

«Соком души» называли чистую атму, порожденную благой душой и растворенную в черной воде из глубинных тайных родников. Источниками «сока» могли стать лишь невинные, не познавшие греха дети или, в редком случае, взрослые. Светлые, добрые, чистые сердцем. Киран не хотел знать, как его учитель заполучил чье-то тело, чтобы сделать из него эту прозрачную жидкость.

«Сок души», самый сильный из всех наркотиков, дарил блаженство, избавлял от любой боли… и исцелял от всего.

Лекарство закончилось через два часа, а потом пришлось опять запереться.