Время пришло

– Нет у Пал Палыча сердца, – резко вымолвил Никита. – И не было никогда. А то, что вы подумали, – лошадиная доза снотворного. Держите, – он вытащил из кармана скомканные деньги. – Здесь тысяч тридцать, купите себе новый телефон, да и на такси вам хватит. Было бы здорово, девушка, если бы вы никому не говорили о том, что видели. Это возможно? Хотя бы на пару часиков?

– Ой, не знаю… – медсестра прижала руку к сердцу. – Да, конечно… Вы же… тот самый?

– Тот самый, – скромно подтвердил Никита. – Не волнуйтесь, сегодня не тот день, когда за Пал Палычем прибудут демоны из ада. Он вернется, обещаю.

Девушка уходила, спотыкаясь, постоянно оборачивалась, терзаемая радикально противоположными чувствами. Послышался треск мотора, и из-за деревьев вырулил небольшой старенький мотоцикл (бюджетный вариант) с «седоком» в шлеме. Медсестра шарахнулась, проводила его глазами и прибавила шаг. Мотоцикл остановился рядом с Никитой. Из багажника позади сиденья еще высовывался край скомканного белого халата. Мотоциклист стащил шлем, и… волнистые пепельные волосы рассыпались по плечам.

– Развлекаешься с дамами, пока меня нет? – покосилась на убегающую медсестру Ксюша.

– Так тебя же нет, ездок ты мой беспечный, – резонно объяснил Никита, подошел и с чувством поцеловал девушку. – Красавица ты у меня, Ксюша. Любуюсь я тобой – как той самой мадонной. Нормально все прошло?

– Ну, раз мы здесь, – устало рассмеялась девушка, сбрасывая на землю упитанную сумку. – Затейники мы с тобой, Никитушка, нас хлебом не корми, а дай шоу учудить…

– А ты отлично ездишь на мотоцикле, – похвалил Никита.

– Это были долгие пять месяцев, дорогой, – вздохнула девушка. – Но еще есть над чем работать. Я еще не научилась управлять подводной лодкой, дирижаблем и истребителем Су-37. А также ездить верхом на торпеде и кочерге.

Они забрались в машину «Скорой помощи», стоящую посреди дороги с гостеприимно распахнутой задней дверцей. Мэр Качалова еще не проснулся. Он лежал со скрещенными на груди руками, сипло дышал и пускал пузыри.

– Будить даже жалко, – сказал Никита. – Так хорошо спит… Эй, Пал Палыч, – потряс он спящего. – Пора вставать. Сюрприз… – он простодушно улыбнулся, когда похищенный градоначальник распахнул глаза и съежился от страха…

Болото в глубине Касьяновского бора пользовалось дурной славой, и люди сюда практически не ходили. Здесь не попадались грибы, не росли ягоды. Коварные топи начинались внезапно – вроде идешь по твердой земле, особо не всматриваешься под ноги, наступаешь на мокрую травку… и разверзается под тобой пучина и тут же засасывает, не спрашивая твоего мнения. Говорили, что в былые годы здесь люди гибли десятками, и до сих пор по ночам блуждают их неприкаянные души синими мерцающими огоньками и тоскливо воют…

Когда Пал Палыч окончательно пришел в себя, он обнаружил, что подмышки у него жестко стянуты веревкой, он подвешен на дыбе и может сколько угодно болтать ногами, под которыми чавкает, пузырится и издает неприятный метановый запах грязно-серая жижа, похожая на кисель. Поначалу он решил, что это дурной сон, и чтобы избавиться от него, нужно хорошенько поизвиваться и помахать ногами. Он проделал все названное, изнемог, но легче не стало. Трещали суставы, а перед глазами все волновалось, рябило и мерцало. Мэр всматривался и обнаружил, что подвешен на гибкой молодой осине – на краю трясины. Впереди – бугор, спасительная суша, и там сидят двое, отдыхают – поскольку волочить на себе эту тушу пришлось от дороги метров триста, а они, между прочим, не железные. Пока тащили, переругались (ведь женщине что ни делай – все плохо), и сейчас приходится успокаиваться, обмениваться примирительными поцелуями. А еще напротив «висельника» установлена камера на треноге и самым возмутительным образом снимает все, что с ним происходит!

– Что за черт… – прохрипел Пал Палыч, надуваясь, словно жаба. – Отпустите меня немедленно… – и загнул такую непечатную тираду, что Ксюша вздрогнула, и ее щеки стали покрываться стыдливым румянцем.

– Пал Палыч, побойтесь бога, с нами дама! – негодующе воскликнул Никита, выпустил из объятий девушку и подошел к импровизированному «полиспасту». Веревка от осины, на которой болтался градоначальник, была пропущена под углом через соседнее дерево, дважды хитроумно изгибалась – образуя вместе со стволами подвижную и неподвижную обоймы блоков, и на другом конце была привязана к древнему трухлявому пню. Никита отвязал веревку и слегка ее отпустил. Заработал примитивный механизм, и Пал Палыч с ужасом обнаружил, что ноги его начинают погружаться в трясину! Скрылись ступни, щиколотки, колени… Он забился в падучей. Никита прекратил экзекуцию и зафиксировал веревку.

– Вытащите меня… – просипел Фаустов. Пронзительный, лютый страх обуял его. Он чувствовал, как желеобразная масса сковывает ноги, холод поднимается по костям и сальным отложениям…