Время новых дорог

— Нет, — сказал Бальсис. — Мы с тобой еще будем говорить. Иди на бульдозер.

— Тогда я? — с надеждой спросил Быстров.

— Нет. На тракторе пойдет Саша.

— Правильно, — согласился Семечкин. — Я быстро… — И торопливо пошел к берегу.

Вагончик двинулся. От толчка качнулась гитара над койкой Саши Семечкина.

Приподнялся на локте Михеев.

Смотрела в приоткрытую дверь Анна.

Оглянулся сидевший в кабине трактора Бальсис…

Колонна двинулась дальше. Впереди пробивали дорогу бульдозеры. Ревели моторы, трещали и падали деревья. И только трактор Алсахая еще не трогался с места. Алсахай стоял на цистерне и смотрел на дальнюю излучину реки, вдоль которой по крутому берегу серым пятном, едва различимым за пеленой падающего снега, полз, удаляясь, трактор. И казалось ему в этот миг, что слышат хрипловатый голос Семечкина, который пел песню о своем друге…

Дубынин, пристроившись за поваленным деревом, ел, выковыривая ножом из банки мерзлое мясо. Костра не разводил. Доставал из-за пазухи кусок хлеба, откусывал и снова прятал за пазуху. Наконец пустая банка полетела в снег. Дубынин поднялся, сделал несколько резких движений, чтобы согреться, и устало пошел дальше в надвигающиеся сумерки.

Семечкин спал прямо в кабине трактора. Трактор чуть вздрагивал от ровного постукивания мотора. Вокруг была непроглядная тьма ночи и падающего снега. Чуть слышно бормотал маленький Сашкин транзистор, рассказывая о начавшемся на юге страны севе…

Спал и Дубынин. Он лежал на куче пихтовых лап между двумя небольшими, почти бездымно горящими кострами, спрятанными от постороннего взгляда под нависающим выступом скалы. Но вот от деревьев бесшумно отделилась фигура с ружьем наперевес и осторожно придвинулась к спящему Дубынину.

Костры теперь горели ярко, потрескивая и обжигая жаром. «Дядя Леня» торопливо и жадно ел, покряхтывая, тянулся к теплу костра и говорил, говорил не переставая:

— Третий день без тепла, без огонька… Как зверюга какая — в снегу да дрожмя дрожу… Спешу, а сам понимаю, надо круг сделать, пока след заносит. Если следом пошли — позади их выйду. Вот и вышло по-моему. А? Серый ведь какую только науку не прошел в своей жизни. Его голыми руками брать остерегись. А вы нахрапом…

Связаный Дубынин лежал у дерева и внимательно слушал «дядю Леню».

— Чего смотришь? — спросил тот, снимая котелок с закипевшим чаем. — Я сейчас, как волк. Выходов у меня нет, так я на горло бросаюсь, зубами рву… Хорош чаек! Ты, я следил, тоже без костра шел, мыкался. Я и не подходил — холодный человек чуткий. А стрелять резону нет, вдруг не попаду с холоду. А? Ну молчи. Тут ты, значит, и промашку дал, не выдержал морозцу. А волк пересидел. У волка шкура одна-одинешенька… Угощать не буду. Ты уже ел, а я, который день голодую. В спешке не прихватил, считай, ничего. Думал, тихо-хорошо все будет. Суну узелок под сиденье и пойдем дальше. А тут вы со своим собранием. Вот народ… И как верно изгадали-то все. Даже что, было дело, золотишко на сторону перегонял. Было, было… Знаю, что Козырь тогда на себя все потянул. Так доха-то не по росту, это и вы поняли. Ну да, одним ответ держать, другим в кустах хорониться. Кто попался, тот и виновный… А к этим местечкам я давно притирался. Знал — должно золотишко быть. Думал, поживу, похожу с геологами, погляжу, что и как. Ну а тут само в руки. Грех упускать. А тут и Козырь подвернулся бедолага… Теперь тю-у, ищите ветра. Документики справные у меня еще с той поры лежат. Приоденусь, отскребусь, никакая милиция не узнает…

Дубынин через силу улыбнулся.

— Никак улыбаешься? Зря ты это, парень. Я-то выйду, а вот тебе уже нипочем. Мне за собой хвоста не надо. Убивать я тебя не буду. Оставлю вот так-то, тихонько, и лежи.

Он подбросил в костер сушняку и, блаженно покряхтывая, повернулся к огню спиной.

А утром от костра остались только черные пятна остывающих углей. Да еще чуть видный, заносимый снегом след уходил за деревья.

Связанный Дубынин, извиваясь всем телом, пытался перекатиться поближе к погасшему костру. Наконец ему это удалось. Упав лицом в мокрый пепел, он некоторое время лежал неподвижно, но потом, щекой почувствовав тепло, приподнял голову и начал что было сил дуть на угли. Пробилась тонкая струйка дыма…

На грязном лице Дубынина таял снег. Дымок становился все гуще, на углях стали появляться красные блики. И тогда Дубынин еще одним трудным усилием передвинул спеленутое ремнями и веревками тело и лег на тлеющие угли.

Сначала казалось, что чуть оживший огонь умрет под непосильной тяжестью. Но вот дым повалил все гуще и гуще. Дубынин окаменел, вся воля сосредоточилась на том, чтобы не поддаться обжигающей боли.

Семечкин уверенно вел трактор вдоль берега реки. Редкие сушины, кустарник, кочковатые болотистые луговины — ничто не мешало движению. Усталый, давно не брившийся Семечкин даже запел от радости.