Время неба

И страхи никуда не ушли, все так же имеют надо мной силу — на вечерних пробежках по району, в утреннем транспорте и в сквере после работы меня частенько одолевает желание уменьшиться до размеров атома, исчезнуть, малодушно сбежать — лишь бы стряхнуть с кожи липкие пристальные взгляды любопытных посторонних.

— Расслабься ты, Май. Пусть пялятся. Может, мы — единственное развлечение в их жизни, — Тимур переплетает наши пальцы. Обнимает. Отводит домой. Отвлекает от метаний долгими разговорами по душам, сводящими с ума поцелуями, нежным или страстным сексом. И не позволяет свернуть с выбранного пути.

Пожалуй, можно признать — наедине между нами не существует возрастных различий. Скорее наоборот — это Тимур способен многому меня научить. Непостижимым образом он ориентируется в жизни лучше, несмотря на то, что я была непосредственным свидетелем некоторых событий, а он, в силу возраста, не мог помнить о них или знать. Он лучше разбирается в людях. Я забываюсь, доверяю, чувствую себя слабой маленькой девочкой, а он заботится обо мне и принимает решения за двоих.

Но иногда я внимательно рассматриваю его, увлеченного каким-либо интересным занятием, любуюсь обжигающе красивой внешностью, подтянутым телом, стильными шмотками, сидящими на нем, как на модели… немею, пропадаю и забываю дышать. А в мозгу ослепительной молнией вспыхивает понимание.

Он слишком молод…

Прекрасная утопия, накрывшая нас, рано или поздно растает, как последний снег под апрельским солнцем. Наш роман, замешанный на зависимости, бешеном сексе и страхе неизвестности, не протянет долго.

В груди ледяной водой разливается паника. Однажды я снова проснусь. И похмелье будет тяжелым.

***

26

26

Погрязнув в грустных, приправленных предчувствиями мыслях, я не заметила, как Тимур вернулся — в замке поворачивается ключ, в прихожей загорается желтая лампочка. Прикрываю раму, спешу навстречу, пялюсь на него, как на призрака, и с облегчением вздыхаю:

— Ты долго. Неужели мама приехала?

— Нет… — он беззаботно улыбается, цепляет на золоченый крючок вешалку с костюмом в полиэтиленовом чехле и переводит дыхание. — Пойдем, побродим, Май? Там такая красота…

— Давай! — Охотно соглашаюсь. Поправляю шорты и топ, повязываю на талию толстовку, зашнуровываю кеды, и вот мы уже в обнимку едем в лифте, прислушиваясь к звукам за дверями соседей, выбегаем из подъезда и, свернув за угол, вразвалочку направляемся к полю за домами.

Мы часто гуляем здесь — медленно идем к недостижимой полосе горизонта, часами болтаем о повседневных вещах, милых мелочах и глобальных проблемах.

Мандраж отпускает, сорвавшиеся с катушек тревоги рассеиваются, как сигаретный дым. Не ко времени расшатались нервы, надо бы пропить курс успокоительных.

— У тебя все получится, слышишь, Тимур? Не переживай. Если не ты, то кто же заслуживает диплом с отличием? А потом… Это просто бумажка. Ты не собираешься связывать с той профессией жизнь!

Он кивает и, прищурившись, сосредоточенно смотрит вдаль.

— Я уже говорил: я хочу связать жизнь с тобой. Сразу после вручения гребаного диплома.

На сей раз в его голосе нет и намека на шутку, и я напрягаюсь.

— Сосредоточься на завтрашней защите, Тимур. Сейчас не лучшее время для принятия серьезных решений…

— Окей… — соглашается он. — Но я вернусь к этому разговору.

За теплотрассой, обмотанной блестящей фольгой, и поросшим вербой болотом на многие километры простирается бескрайний зеленый простор. Солнце опускается к горизонту, приобретая насыщенный кровавый оттенок, прохладный ветер с запахом прибитой дождем пыли путает волосы, уши закладывает непривычная умиротворяющая тишина.

— В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето… — мечтательно шепчет Тимур. Крепко держась за руки, мы бредем по высокой траве, болтаем на отвлеченные темы и смеемся, но страх холодным потом проступает на лбу и легкой тошнотой поднимается к горлу. Я не знаю, что со мной — мучительно вглядываюсь в безмятежные темные глаза Тимура, будто ищу в них подтверждение, что все будет хорошо. Хотя все и так хорошо!..

Хорошо настолько, что обостренные чувства не вмещаются в душе и проступают слезами на ресницах.

Внезапно Тимур останавливается, игриво спускает с моих плеч лямки топа и загадочно смотрит сверху вниз — как всегда, не могу прочитать его намерений, сердце екает, кровь приливает к щекам.

— Что ты делаешь? Не здесь…

— Почему нет? — он лукаво приподнимает бровь, но, усмехнувшись, отступает, достает из кармана джинсов смартфон и протирает пальцем экран. — Я просто… хочу тебя сфоткать.

Его фотоработы — наполненные парадоксами и неожиданными параллелями, скрытым смыслом, воздухом и светом, всегда завораживают. Он ни разу не предлагал мне побыть моделью, а я не настаивала, хотя, возможно, ощущала легкую досаду по этому поводу. Но сейчас протестую:

— Нет, Тимур. Ты с ума сошел?.. Я не в форме. Без макияжа. Видишь, какой ужас на голове…

— Посмотри на меня! — перебивает он, и я, увязнув в черном омуте горящих глаз, покорно затыкаюсь. Раздается щелчок фотокамеры.