Время неба

Тимур пристально смотрит на меня, и из-под ног уезжает земля. Так смотрят на человека, по которому адски скучали…

— Май… — сто лет не слышала этот голос, и в горле вырастает ком. Губы дрожат. Только Тимур умеет так произносить мое имя.

Он сокращает расстояние между нами до нескольких сантиметров, я съеживаюсь от внезапной близости и волны обжигающего тепла, но не двигаюсь с места.

— Можешь молчать, говорить буду я, — в черных глазах вспыхивает огонь. — Ты сказала неправду, ведь так? Наутро после той офигительной истории ты сидела на скамейке, я видел. И понял все еще тогда…

Он видел. Ну конечно же. По-обыкновению, уловил мои мысли, обернулся и, сквозь сплетения еловых лап, непостижимым образом считал все, что творилось в моем сердце.

Я смотрю в его красивое родное лицо и… оттаиваю. Его взгляд транслирует такую запредельную тоску, что у меня звенит в ушах. От сомнений, липкой вины и страхов не остается и следа.

— …Я пробовал злиться, вешаться, бухать, жалеть себя, но это не подходит мне, хоть убей. Будь наше расставание хоть миллион раз правильным, без тебя — пустота. Заброшенная Припять. Жизнь не имеет смысла. — Он осторожно опускает ладонь на мой живот, а моя тоска смешивается с еще одной — светлой и чистой, и закручивается мощным вихрем эмоций. — У тебя он теперь есть. Поделись им со мной, Май.

Он нависает, как огромная надежная стена, от тела, даже сквозь слои одежды, исходит парализующее тепло… В глазах тлеет запредельная нежность.

— Откуда ты… знаешь? — голоса нет, сколько ни прочищай горло. — Как давно?..

— Я приехал сегодня. Мать раскололась. Оказывается, она просекла еще летом.

— Ты с ней снова общаешься? — ахаю я. Понимаю, что увиливаю от темы, но ожившая вера опять копошится где-то на забытых задворках души.

Неужели я слишком плохо думала об Эльвире? Может, с моей матерью тоже не все потеряно?..

— Да, общаюсь, — кивает Тимур. — Навестить твою маму — тоже в планах…

Мы молчим. Только вороны истошно каркают, да с еловых лап срывается снег, а с губ — облачка пара.

— Спасибо тебе. За опыт, — он первым нарушает тишину, склоняется надо мной, и горячее дыхание согревает ухо: — Я скучал. И на двести процентов уверен теперь, что «…мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени…»

Его простые признания в клочья разрывают сердце, оно болит и обливается кровью. Я тоже скучала как сумасшедшая, нуждалась в нем, сомневалась и страдала, и собиралась многое сказать…

— Пять месяцев — слишком долго. Видишь руки? — Он заводит их за спину. — Если готова снова попробовать… Пожалуйста, просто… обними меня, Май!

***

конец.