Время легенд

Потом Дороню отпустили, признав больным на психической почве. Да и держать ответ ему было не перед кем, кроме как перед самим собой. Он замкнулся и даже потерял способность говорить. Несколько раз его вынимали из петли, а ружьё, как и должно, изъяли.

Не брал Бог душу Дорони, уготовив ему, как видно, другой путь.

Постепенно от него все отвернулись, а после и вовсе забыли. Дороня всё больше пропадал в лесу, постепенно превращаясь в лесного бродяг, и уже никто больше не называл его везучим человеком и не завидовал его судьбе.

Удачная охота

Февраль – особенный месяц. В нём много солнца и ветра, в каждом его порыве, пусть даже самом отчаянном, пахнет весной.

В этот день солнце было по-весеннему ярким, и его тёплые лучи мягко ласкали истерзанную жестокими ветрами землю. В воздухе, пронизанном солнечным теплом, казалось, всё замерло. Даже старые прошлогодние листья, вечные спутники ветров, молчали, едва покачиваясь при редких вздохах проплывающей по широкому распадку зимы.

Виктор и сам не верил, да и не помнил такой тишины в феврале. Он был очень доволен тем, что не смалодушничал и собрался поохотиться, и что смог растолкать брата, стащив с него тёплое одеяло. Ещё бы! Кому захочется ни свет ни заря, да ещё по зимнему холоду в лес. Ладно бы в машине, а то верхом.

Орлик, не знавший лени и усталости, весело вышагивал по мёрзлой земле, обходя свисающие низко ветки, выбирая безопасный путь для своего хозяина. Конь знал своё дело отменно: обходил стороной каждую ветку и за весь путь ни разу не споткнулся. От его нагретого тела клубами исходил пар, словно это был не конь, а железная печка, на которую только что бросили снега.

Всматриваясь в бесконечную даль, Виктору всё время приходилось щуриться. От ярких ослепительных искр постоянно текли слёзы, и с этим ничего нельзя было поделать; если едешь первым, то смотри в оба. Хотя в такой тишине зверь за версту услышит – размышлял про себя Виктор, иногда оглядываясь назад, переживая за брата. Тесный полушубок ужасно мешал поворачиваться, давил пояс, и если бы не дробовик, перекинутый через плечо, он давно расстегнул бы шубу. Чувствуя на своём лице мягкие прикосновения солнечного тепла, он непроизвольно улыбался и думал о жизни. О том, что если человек живёт мгновениями, то лучше этих быть не может. Так хорошо было ехать на послушной коняшке и беззаботно размышлять. Но даже в эти минуты глаза его блуждали в прозрачной голубой дымке среди сопок, отыскивая зверя. На этом жизнь резко меняла свою форму, превращаясь в сладкую бешеную погоню за удачей. А пока на горизонте было тихо, Витька плавно покачивался в седле и поглядывал на Орлика, для которого вопрос его лошадиной жизни определялся длиной дороги и количеством овса в конце пути. Его смешной рыжий чуб торчал между ушей, словно пучок сена. Прижав свои ослиные уши и выпучив глаза, Орлик ловил каждое движение хозяина и охотно выполнял все его команды.

– Добрый конишко, спокойный. Самый что ни на есть охотницкий, – рассуждал Виктор. – И выстрела не боится, и шагает мягко. Даром что низкорослый. Оно и лучше, по веткам головой меньше стучать. Да и падать, если что, меньше лететь до земли.

Разные кони попадались Витьке на его коротком веку. Встречались и такие, что сбрасывали с себя, вставали на дыбы и тут же падали на спину, калеча седоков. С конями не шути. А если шарахаются от зверя или просто чудят, как ненормальные – от таких упаси боже.

Конь на ходу успевал срывать пучки прошлогодней травы, умудряясь не сбиваться с ритма и не замедлять частого шага. В его брюхе, похожем на цистерну, всегда что-то бурлило, словно это был не живот, а паровозный котёл.

Из головы никак не выходила шальная утренняя коза. Стрелял уже вдогон, на удачу. Молнией пролетела коза, будто её ткнули в зад. Витька и прицелиться толком не успел. «Теперь до вечера трястись будет от страха где-нибудь в орешнике», – думал Витька, нисколько ни жалея о том, что не попал. А попади тогда, то и путешествию этому давно был конец, а день тока начинался, да и какой день… Красота.

Где-то позади едва плёлся Андрей. Услышав, как брат дубасит Белого и ругается последней бранью, Витька натянул поводья и поставил своего коня поперёк дороги, чтобы тот был ближе мордой к подножному корму. Никто, кроме «якутов», не смог бы питаться такой травой.

– Оголодал, поди, – съязвил Андрей, когда его конь почти поравнялся с Витькиным. – Может, пересядешь? Низко, поди, сидеть. Ноги-то по земле волочишь. С моего-то лучше видать. Смотри, какой высокий.

– Ты меня, работушка, не бойся – я тебя не трону, – не скрывая смеха, пропел Витька, обнажая свои крепкие плотные зубы. – Давай, дядюшка, лучше покурим с твоего горя. Запарился, смотрю. Коня-то убрал. Аж пена изо рта идёт, – поддел он брата. Андрей ткнул нерадивого коня в толстый зад, и тот, сделав последнюю серию шагов, замер, обнюхивая своего товарища.